Михаил Широкий - Куколка

Ко всему прочему её сбивал с толку и лишал остатков самообладания устремлённый на неё взгляд полицейского. Взгляд профессиональной ищейки. Твёрдый, упорный, ничего не упускающий, явно что-то подозревающий, о чём-то догадывающийся. А возможно, уже и знающий…

Уразумев, что пауза чересчур затянулась и медлить больше нельзя, она, не выдержав прикованный к ней пытливый, въедливый взор и опустив глаза, чуть слышно пробормотала:

– Да, конечно… сейчас.

Повернулась и, не чуя под собой ног, чуть пошатываясь, словно пьяная, направилась к автомобилю. Одолев отделявшие её от него несколько метров, остановилась, точно в раздумье, после чего открыла дверцу и, вновь немного помешкав, забралась внутрь. Делала она всё это будто неосознанно, как сомнамбула, движения её были вялыми, замедленными, даже глаза были полуприкрыты, как если бы она вот-вот собиралась заснуть.

Но это было кажущееся впечатление. На самом деле за эти несколько секунд Лиза в значительной мере сумела победить своё замешательство, растерянность и страх, взять себя в руки, мобилизоваться. Её мысль прояснилась и заработала в интенсивном, всё убыстрявшемся темпе, лихорадочно выискивая ту единственно возможную лазейку, которая помогла бы им выбраться из того убийственного, смертельно опасного положения, в котором они оказались, избежать нависшей над ними, как могильный камень, страшной угрозы.

Лейтенант, после того как Лиза исчезла из виду, перевёл взгляд, всё такой же зоркий, проницательный, исследующий, на Валеру. Который не нашёл ничего лучшего, как скорчить свою обычную дураковатую, приветливую, как он, вероятно, полагал, улыбку. Что явно не встретило понимания у полицейского – взор его сделался ещё более строгим, а губы сурово сомкнулись и утончились. Неуместная ухмылка тут же испарилась с Валериной физиономии, сменившись не менее характерным для него туповатым, полусонным выражением, а сам он пожал плечами и принялся тихо насвистывать что-то, болтая головой туда-сюда и вращая пустыми, слегка осовелыми глазами. Он производил впечатление идиота – каковым, собственно, и являлся на самом деле, – и полицейский, очевидно, быстро понял это: по его губам скользнула пренебрежительная усмешка, и он отвёл взгляд от Валеры, вновь обратив его на автомобиль, за тонированным стеклом которого пропала минуту назад Лиза.

Все, казалось, совершенно забыли о человеке, открывшем ворота и впустившем правоохранителей во двор. А он как будто был очень доволен этим и не спешил напоминать о себе. Некоторое время Толян оставался возле ворот, как бы невзначай отступив в тень и внимательно наблюдая оттуда за происходившим во дворе и прислушиваясь к разговору Лизы с лейтенантом. Но как только она исчезла в «тойоте», он, словно догадавшись о чём-то, двинулся с места и стал медленно, осторожно, неслышно, едва касаясь ногами земли, как охотящийся хищник, приближаться ко второму, вооружённому автоматом, полицейскому, по-прежнему недвижно стоявшему возле своей машины и немного рассеянно глядевшему по сторонам. Подбиравшегося к нему сзади Толяна он не замечал.

Лиза уже несколько минут, невидимая и неслышная, находилась в авто, неизвестно чем занимаясь там, и лейтенант стал проявлять признаки нетерпения. Он нахмурился, с недовольным видом зыркнул кругом, шевельнул губами, будто собираясь что-то сказать…

Но не успел. Глубокую тишину, в которой, казалось, можно было различить даже писк комара, нарушил другой звук. Протяжный, жалобный, замирающий стон, донёсшийся из ближайшего сарая, дверь которого по недосмотру осталась полуоткрытой.

На лице лейтенанта изобразилось недоумение. Он обернулся в ту сторону, откуда принёсся неведомый стон, и, нахмурившись ещё больше, немного растерянно произнёс:

– Это ещё что?..

Это были последние его слова. В следующий миг ярко вспыхнули фары «тойоты», взревел, как дикий зверь, мотор, и она, взрыв колёсами землю, резко рванулась с места. Лейтенант, ослеплённый ударившим ему в глаза сиянием, разорвавшим окрестную темноту, успел лишь инстинктивно прикрыть глаза рукой и отшатнуться назад. А через секунду исчез, смятый и раздавленный наехавшей на него массивной громоздкой махиной, снёсшей его как могучий вихрь, ломающий и вырывающий с корнем тонкое слабое деревце.

И почти в то же самое мгновение второй полицейский, похоже, не успевший даже изумиться происшедшему, рухнул как подкошенный, не охнув, поражённый ножом в спину, – незаметно подкравшийся к нему сзади Толян молниеносным, точно рассчитанным ударом погрузил лезвие ему между лопаток по самую рукоятку. А затем для верности, а может быть, просто в неуёмном кровожадном порыве, нанёс ещё около десятка мощных ударов по уже неподвижному, лишь слегка трепетавшему телу, пока это трепетание не прекратилось и не стих вырывавшийся из пронзённой в нескольких местах груди хрип.

Лиза тем временем, дрожащая и белая как стена, выбралась из автомобиля и, придерживаясь за неё рукой (в другой руке она держала пачку сигарет и зажигалку, которые, вероятно, нашла в машине), как если бы силы оставили её, сделала несколько неверных шагов вперёд, туда, где стоял Валера, склонив голову и внимательно разглядывая что-то лежавшее на земле, у его ног. Это был лейтенант, верхняя часть туловища которого виднелась из-под бампера. Он был ещё жив. Глаза его были полуоткрыты, подёрнутые тонкой мутной плёнкой, придававшей взгляду отстранённое, потустороннее выражение. На землистом, осунувшемся лице уже лежала тень смерти. Из проломленной груди вырывалось сдавленное, с присвистом дыхание. Очевидно, ему оставалось жить несколько минут, не больше.

Лиза остановилась возле него и устремила в его стремительно меркнувшие, стекленевшие глаза, неотрывный, пронизывающий взгляд которых внушал ей совсем недавно такой страх, высокомерно-уничижительный, сверкавший злобным торжеством взор. Её серые, как пепел, губы презрительно скривились.

– Ну что, мент поганый, взял меня, да? – прошипела она, оскалив зубы, и, не удержавшись, смачно плюнула в бескровное, анемичное лицо умирающего. – Выкуси, гадёныш! Не родился ещё тот мусор, который сможет взять меня. Руки у вас, мразей, коротки! Выследить-то выследили вы нас… уж не знаю как… но большего вам не видать… не видать никогда… Понял ты, урод?! – взвизгнула она, захлебнувшись от ярости и вся заколотившись от лютой, бешеной ненависти.

На лице лейтенанта не отразилось никаких чувств. По-видимому, он уже не слышал её и, возможно, не видел, хотя его глаза по-прежнему были обращены на неё. Его синеватые губы чуть-чуть шелохнулись. Ей показалось на мгновение, будто он хочет сказать ей что-то напоследок. Но вместо этого внутри у него что-то булькнуло, захлюпало, и изо рта хлынула густая чёрная кровь. Голова его запрокинулась, помутившиеся зрачки закатились вверх и стали почти не видны, уступив место белкам. Тело забилось в агонии.