Михаил Широкий - Куколка

Это зрелище вывело Валеру из владевшего им тупого оцепенения. Очнувшись, он стремглав кинулся в сарай и, спустя мгновение выскочив оттуда с топором в руках, принялся, урча от удовольствия, отделять голову полицейского от туловища. Послышалось тошнотворное чавканье, хруст ломаемых костей, кровь брызнула во все стороны и заструилась по земле ручьём, постепенно впитываемая ею. Мёртвое тело слегка колыхалось в такт ударам, уже не чувствуя боли, а просто пассивно реагируя на грубое внешнее воздействие.

Закончив, Валера, отдуваясь и отерев пот со лба, как после тяжёлой работы, выпрямился, держа в левой руке отрубленную голову и пристально, не отрываясь, как заворожённый, глядя на неё широко раскрытыми горящими глазами, как ребёнок смотрит на раздавленного им дождевого червя. Даже стоявшая рядом Лиза не выдержала долго этой жутковатой картины и, взглянув раз-другой на обезображенные, страшно искажённые, запятнанные кровью черты лейтенанта и особенно его затмившиеся, покрытые смертной мглой глаза, опять по какой-то странной случайности как будто покосившиеся на неё, невольно отвернулась.

В этот момент к ним приблизился Толян с окровавленным ножом в руке и автоматом на плече. Скользнув равнодушным взглядом по мёртвой голове, которой, пуская слюни от восторга, продолжал любоваться Валера, он обратился к Лизе:

– Ну что ж, сеструха, респект тебе! Молодчина! Сделала всё идеально. Продумала до мелочей. Только ты так умеешь.

Лиза устало отмахнулась.

– Какое там «продумала»? – передразнила она. – Я чуть не обосралась от страха. Особенно когда он спросил, чья машина и потребовал документы. Решила, что всё, пиздец нам!

– А по итогу пиздец оказался им, – мрачно усмехнулся Толян, помахав своим заляпанным свежей кровью ножом. – Я, как видишь, тоже маху не дал. Сориентировался мгновенно. Тот щегол даже пикнуть не успел. И «калаш» ему, сердешному, не помог, – прибавил он, похлопав рукой по снятому с убитого полицейского оружию.

В этот миг Валера, видимо вдоволь насладившись очаровавшим его зрелищем, испустил протяжный удовлетворённый рык и, раззявив рот в счастливой улыбке, отшвырнул от себя мёртвую голову, поддав её, будто мяч, ногой. Та отлетела в сторону и, приземлившись, с глухим стуком прокатилась пару метров, чуть подскакивая и понемногу замедляясь.

Все трое проводили её продолжительными взглядами. А затем, точно движимые одной и той же мыслью, перевели их на тело, от которого она была отделена. Повисло долгое, томительное безмолвие. Все задумались. Лишь теперь, когда их возбуждение и боевой пыл стали постепенно угасать и смысл происшедшего начал открываться им во всей полноте, до всех троих, наверное, даже до малоумного Валеры, дошло наконец, что случилось только что, чем это грозит им, какие неизбежные и непредсказуемые последствия это может и будет иметь для них.

– Ну что же, надо признать, плохо наше дело, ребятушки, – после минутного молчания промолвила Лиза с кислой, натянутой усмешкой. – Эти два перца приехали сюда не просто так. Нас вычислили, это очевидно! И если б мы не подсуетились и не сыграли на опережение, всё было бы совсем печально… Хотя и сейчас невесело, – присовокупила она со вздохом и, щёлкнув зажигалкой, закурила.

– Ну, не надо паниковать. Может, всё не так уж плохо, – отозвался Толян с таким выражением, будто пытался уверить в сказанном самого себя. – Мы же так и не узнали, зачем они приехали.

– Так мы уже и не узнаем! – повысив голос, произнесла Лиза и с мелким дробным смешком кивнула на лежавшее у их ног в луже крови обезглавленное тело. – При всём желании. Он вряд ли удовлетворит наше любопытство. Второй тоже… Хотя и без этого всё ясно, – меняя тон, продолжила она, делая короткие нервные затяжки и выпуская дым то ртом, то носом. – Не надо обманывать себя. Они пронюхали! Если и не всё, то хоть что-то. Но и этого вполне достаточно. В таком деле, сам понимаешь, нужно только потянуть за ниточку – и весь клубочек развяжется. И тогда откроется тако-ое!.. – она не договорила и, чуть распахнув глаза, лишь взмахнула рукой.

Толян кивал в такт её словам со своим обычным замкнутым и угрюмым видом. Его крупные, как и всё у него, желваки опять заходили туда-сюда. Обращённый куда-то в сторону взгляд мрачнел по мере того, как происшедшие и предполагаемые события начали выстраиваться в стройную, цельную картину того, что уже случилось и ещё должно было случиться. В картину того, как должна была измениться их жизнь после совершившегося только что. А то, что она неминуемо и радикально изменится, что в ней произойдёт колоссальный, необратимый переворот, с каждой минутой становилось для него всё более ясным. И слова сестры, бывшей для него высшим авторитетом, его идолом, кумиром, средоточием красоты, ума, таланта, всего самого лучшего и совершенного на свете, лишь ещё более убеждали его в этом и делали то, до чего он додумался сам, неоспоримой истиной.

Совершенно иную картину являл собой Валера. Он не участвовал в разговоре, как если бы тема беседы не касалась его или была неинтересна ему. Мысли туго, с немалым трудом ворочались в его большой яйцевидной голове с узким покатым лбом и выпиравшими надбровными дугами, придававшими ему некоторое сходство с орангутангом. Очень скоро заскучав, слушая диалог брата и сестры, он зевнул, мотнул головой, будто стряхивая с себя сонливость, и, помахивая топором, которым он так лихо оттяпал голову у мёртвого лейтенанта, медленно побрёл по двору, рассеянно водя кругом скучающими, бездумными глазами.

Обойдя полицейскую машину, из которой то и дело доносились отрывистые, встревоженные голоса и настойчивые призывы, остававшиеся без ответа, он увидел тёмный собачий силуэт, склонившийся над вторым трупом, распростёртым на пропитанной его кровью земле. Поставив одну лапу на грудь убитого, пёс с жадным урчанием и хлюпаньем обгладывал его лицо, на котором к этому времени уже трудно было различить черты, – вместо них виднелось бесформенное кровавое месиво с белевшими тут и там обнажившимися костями.

Валера, увидев это, довольно заулыбался и затряс головой. Его только что пустой блуждающий взор сосредоточился и заострился, будто примериваясь к новому объекту деятельности. Он шагнул вперёд и негромким окриком отогнал собаку, которая с явной неохотой оторвалась от своего жуткого пира, посторонилась, уступая место хозяину, но не спешила уходить, кружа поблизости, сердито рыча и поскуливая и не отрывая горящего взгляда от растерзанного, уже лишь отдалённо напоминавшего человека мёртвого тела.

– Ты порычи ещё мне тут, лярва, порычи, – ласково проворчал Валера, приближаясь к покойнику и продолжая помахивать топором. – Не лезь поперёд батьки в пекло. Соблюдай… эту… как её? – он запнулся и стал морщить лоб, припоминая слышанное когда-то мудрёное словечко. – Суб… суб-б… нацию… Как же её, стерву?.. Ну лан, хрен с ней. В общем, сперва я душу отведу, а потом уж ты, тварь неразумная, набивай себе брюхо. А то ишь, разлакомилась… Потому как человек – царь природы! – сентенциозно выдал он ещё одну фразу, схваченную им неизвестно где и когда и на этот раз всплывшую в его неверной памяти.