Марк Грим - ИНСАЙТ

Рука конвульсивно дёрнулась и опёрлась ладонью о залитый кровью пол, вздёргивая вверх потяжелевшее тело. Я наблюдал за рваными, изломанными движениями своей новой оболочки, как посторонний зритель, но все ещё чувствовал. Лёгкую щекотку, когда встало на место сместившееся бедро, жар сворачивающейся крови на ладонях. Её сладость на облизавшем когти языке.

– СКУЧНО. – я говорил, не узнавая голоса. Топнул ногой, заставив тёплые, красные капли разлететься веером. Раз, другой, третий, и вот я уже отплясываю дёрганую джигу, как марионетка в дешёвом кукольном театре. Потусторонний шелест и порыв горького, пахнущего полынью ветра рвались в стороны, заставив цепи раскачиваться и панически звенеть. Яков, всё так же пялящийся в пустоту, дёрнул ступнёй. Потом ногой. Тела вокруг тоже начали шевелиться. Через несколько секунд они выкручивали конечности, размазывая кровавые лужи. Подвешенные позвякивали цепями, а куча тел у стен напоминала огромный муравейник. Я смеялся, а они танцевали. И даже, когда остановился, эти насекомые продолжали дёргаться. Так было намного смешнее.

Отсмеявшись и взмахом когтей заставив их успокоиться, я принюхался. В воздухе висел ЕЁ запах. С трудом, будто проплывая сквозь патоку, я вспомнил. Мне нужна она. И Ключ. Точно, Ключ… С лёгким сожалением посмотрев на танцоров, ведь ещё так много весёлого можно было придумать, я, кутаясь в темноту, направился к выходу. Я слышал их, там, наверху. Крики и смех. И, то ли смеясь, то ли крича от ужаса, пошел наверх.

Глупый человек пытался бежать, снова заставив меня рассмеяться. Он, в панике завывая, выбежал в коридор, из стен которого проступали мясистые, наполненные светящейся чёрно-зелёной жижей, сосуды. На мгновение замер, оглядывая распахнутые двери комнат, обитатели которых бежали ранее, до сих пор оглашая коридоры воплями. Несколько Теней, причитая и жалуясь, двинулись к нему, перекрывая выход. Человек отшатнулся вбок, опёрся о стену, вскрикнул, когда под его ладонью открыл каменные веки влажный, слезящийся глаз. Шагнул назад и ткнулся лопатками прямо мне в грудь. Замер. Я смаковал дрожь, пронизавшую несчастного до самых костей. Понимание, что его маленький, защищённый мир рухнул, открыв дорогу всему, что он отвергал и чего боялся. Знание, что он обречён, и животное желание жить не желающего мириться с этим знанием тела. Деликатес.

Устав ждать, пока он наберётся смелости обернуться, я приветливо улыбнулся и наклонился чуть вперёд:

– ПРИВЕТ.

Он рванул к выходу, каким-то чудом миновав протянутые скрюченные пальцы Теней, и отчаянно завывая. Красиво. Я пожал вспучившимися плечами и потянулся вперёд, проскальзывая неуловимой психеей по стенам и полу. Оказывается, это так просто! Человек продолжал бежать, ни на шаг не приближаясь к такому близкому, казалось бы, выходу. Он был слишком напуган, чтобы это осознать. Его ужас резонировал вокруг, заставив испуганно отпрянувших от меня Теней корчиться в экстазе, а мне даря сытое наслаждение. Мне понадобилось три шага, чтобы приблизиться к беглецу и легко коснуться его плеча, погружая в оцепенение.

Обойдя его, я уставился в блекло-голубые, наполненные страхом глаза. Его руки медленно, будто в замедленной в разы съёмке, начали подниматься, чтобы закрыть лицо, а по щеке поползла одинокая, отчаянная слезинка. Прежде чем подарить ему покой поцелуем холодных фарфоровых челюстей, я слизнул её. Лучше вина, да.

Оставив за спиной ещё подёргивающееся тело, к которому, отталкивая друг-друга, жадно устремились Тени, я пошёл дальше, задерживаясь только для того, чтобы отпереть двери, которые обитателям хватило ума оставить закрытыми. Тени толпились перед ними, царапая доски, будто слепые котята, но мне эти смехотворные преграды совершенно не мешали. Я просто протягивал руку, преодолевая секундное сопротивление, обман чувств, заставляющий поверить, что передо мной непреодолимая преграда, и толкал створки, впуская безумие внутрь. И шёл дальше, наслаждаясь музыкой криков. Сила текла в меня широким потоком, золотистые искры чужих душ тонули в вязкой черноте внутри и присоединяли свои тонкие, слабеющие голоса к тем, что оказались там ранее. Теперь я слышал их куда более ясно. Даже, наверное, мог бы разговаривать, если бы они не были так заняты плачем и воплями. Хотя мне нравилось.

Выбравшись из опустевших коридоров наверх, под ласковый свет благословенной луны, я едва не свихнулся от восторга и красоты открывшейся передо мной картины. Лишённые подпитки, стены Храма истаяли, как лёд на солнцепёке, оставив после себя только неровные огрызки стен, из которых по капле истекали в тёмное небо последние капли отвратительного света. Окружавшие храмовую площадь здания слегка подрагивали в такт прекрасной музыке, звучавшей вокруг. Теперь я слышал её четко и ясно, прокачивая сквозь сердцевину костей её безмолвные, радостные крики. На исчезающих островках, уцелевших кое-где на растрескавшемся мраморе пола и погружённой в красный полумрак площади, толпились, сбившись в кучу, как овцы, люди в белом. Они были в панике, завывая десятками голосов, а вокруг спасительных островков колыхалось море протянутых в немой мольбе, жадных чёрных рук. Плач сотен Теней спорил по громкости с завываниями обречённых фанатиков. То один, то другой, потеряв голову, или вытолкнутый собратьями из тающего светового круга, оказывался без защиты и пытался бежать. Чтобы безвестно кануть в черноте. Или попасть в объятия Расколотых. Да, они были здесь, редкими, гордыми галеонами проплывая сквозь море расступающихся призраков. Теперь я видел их совсем по-другому. Величественными, прекрасными художниками. Коллекционерами человеческих душ. Воплощением силы и изящества.

Несколько Озарённых, объевшихся света так, что на них было больно смотреть, пытались бежать. Тени отшатывались от них, будто обожжённые, а Расколотые равнодушно проплывали мимо. Ничего, пусть идут, прошептал будто сам воздух. Рано или поздно Город возьмёт всех.

Пространство под уцелевшей аркой центральных ворот вздрогнуло, будто кто-то колыхнул во тьме угольно-прозрачный занавес. Из массивных каменных ступеней медленно, с плохо скрываемой торжественностью, поднялась прекрасная фигура. Белоснежная благородная маска, подобно ласковому солнцу, щедро разливала тепло из круглых глазных линз. Звонарь, чопорно опираясь на трость, миновал площадку крыльца с сиротливо валявшейся цепью, в ошейнике которой поблёскивали кровавые ошмётки. Когда он ступил на пол Храма, тьма на площади на мгновение замерла, а потом взорвалась какофонией ликующих воплей. Световые пятна начали уменьшаться всё стремительней, оставляя оставшихся людей на милость ласковых чёрных рук.