Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

— Пить, — попросил хрипло. Виктория потянулась к графину.

— Нет! Из крана.

Он осушил стакан, не сводя глаз с еды.

Живот урчал. Аромат грибов щекотал ноздри.

Яд? Стоило ли разыгрывать такой дорогущий спектакль с чудесами уровня Копперфильда, чтобы банально отравить? Нет, не яд…

Он зачерпнул жульен, попробовал, сморщившись. Чертовски вкусно, не то, что его холостяцкая стряпня. Опустошил горшочек, а вот к салату не притронулся. В голове просветлело.

Утро вечера мудренее, — решил. Утром он выведет чужаков на чистую воду.

— Где мне спать?

Виктория озадаченно заморгала.

— В своей постели, конечно.

— Я провожу, — сказал Сергей.

Ему постелили в гостиной на кожаном диване. Поставили стул и два стакана — для питья и челюстей. Коробку с таблетками, его собственными.

— Спокойной ночи, пап.

Он промолчал. Сергей клацнул выключателем.

Коренев лёг на диван и пробормотал, зажмурившись:

«Мамочка. Господи боже».

Его разбудила прыгнувшая в постель кошка. Щурясь от солнца, он выпрямился на диване. Обвёл глазами комнату и выругался в сердцах. Явь. Дурная, съехавшая с катушек явь.

— Ты ещё кто? — спросил у кошки.

Зверёк стал мурлыкать и ластиться.

— Ты что, Марточка, мешаешь папе спать? — это Виктория в оранжевом домашнем платье и в бигуди, — Доброе утро, дядь Петь.

— Дядь Петь, — повторил Коренев и скривился, словно на язык попало дерьмо.

В дверях возник Сергей. Халат, дымящаяся чашка кофе. Хоть сейчас снимай для рекламы чего угодно в образе среднестатистического положительного мужа. Корнеев подумал с неприязнью, что зачёсывая к затылку волосы, Сергей маскирует лысину.

— Ну, если все проснулись, айда завтракать?

Пётр Иванович не разделял оптимизма новой родни.

— Мне надо позвонить, — сказал он и двинулся на Сергея.

«Не отойдёт — смету с дороги».

Сергей отошёл.

Телефон примостился на столике в коридоре. Не белый, как обычно, а коричневый, но Кореневу было плевать. Что его волновало, так это записная книга. К его радости, ветхий, сорящий страницами блокнот, оказался на месте.

Чужаки скучились за спиной, наблюдая.

— Кому ты звонишь в такую рань?

— Мало ли кому. Нинке, подруге моей. Она в курсе, есть у меня дети или нет. И в ветеранском комитете в курсе. Где же…

Он листал блокнот деревенеющими пальцами. Почерк был его. И бессмысленные закорючки, какие малюют, треплясь по телефону. Но имена…

— Василий Семёнович? Геннадий Львович? Нестеров? Комышин? Михайловна? Кто эти люди?

— Твои друзья, пап, — терпеливо сказал Сергей.

— Перестань! — Коренев смял блокнот, — Всё переписали, всё! Нет, так не бывает. Где-то вы просчитались! Прокололись где-то…

Он поскрёб своё запястье. Заметил красные пятна, вроде крапивных ожогов, опоясывающие предплечье до локтя. Покрасневшие участки кожи слегка зудели.

— Вот, — констатировал Пётр Иванович, — Я от вас уже лишай подхватил.

Сергей утомлённо вздохнул, а Виктория хлопнула в ладоши:

— А теперь завтракать! На десерт «Наполеон» с малиной, по моему фирменному рецепту.

Пётр Иванович поплёлся за роднёй.

Тосты, чесночный суп и шпинат улучшили самочувствие. Он сделался злым и странно весёлым, как бывало после двухсот грамм водки в плохой компании.

Слизывал с ложки крем из маскапоне и ястребом смотрел на семейство. Сергей и Виктория чинно сидели напротив, поклёвывая торт.

— Хорошо, — откашлялся он, — Хорошо, говорю, что вы жену мою с собой не притащили. Апартаменты у меня скромные, боюсь, теснились бы.

Сергей не уловил сарказма.

— Мама умерла, — сказал он, напрягшись.

— Знаю! — стукнул Коренев кулаком по столу. Зазвенели чашечки и блюдца, — Я не о твоей чёртовой маме, а о своей жене…. О Ларисе.

— Маму… твою жену, звали Таня, — произнёс Сергей.

Пётр Иванович закряхтел. Встал тяжело:

— Спасибо, девушка. Жрать вы готовить умеете.

Виктория улыбнулась сконфуженно.

Он обувал туфли, когда Сергей поинтересовался из кухни:

— Ты куда, пап?

— На Кудыкину гору, — процедил Коренев и сжал в кармане плаща килограммовую гантель. Сойдёт за кастет, если они попробуют его остановить. А они попробуют, — Прогуляюсь, — сказал он громче.

— Хорошо. Только шарф намотай.

«Идеальный сын», — фыркнул Пётр Иванович ехидно и толкнул дверь. На пороге стояла девочка лет пяти. В громадных бантах и с куклой наперевес.

— Деда! — восторженно завопила девочка и уткнулась носом в бок обескураженного Коренева, — Я плоголодалась, мам! — крикнула она вглубь дома без паузы. Задрала к Кореневу румяную мордашку. Она была в равной степени похожа на Викторию и Сергея, но больше — на самого Петра Ивановича.

— Толтик есть?

— Да, — выдавил Коренев.

Девочка пробежала к комнате, пустующей со дня смерти Ларисы. Вдовец сохранил помещение в первозданном виде, и не выбрасывал ни швейную машинку, ни пылящиеся рулоны ситца и вафельной ткани.

Или выбрасывал?

Он пялился на убранство комнаты. Прощупал зрачками обои с принцессами, ряды разномастных кукол, детскую кровать и девичьи плакаты. Шумно сглотнул.

— А! — сказала Виктория из-за плеча, — Вы тут с Вандочкой играете.

— И с дедуской, — уточнила Ванда, роясь в кукольном домике.

Виктория хихикнула.

— Стало быть, внучка, — подытожил Коренев, — А… где она была вчера?

— Вчера?

— Да. Вчера вечером.

Виктория повернулась к дочери.

— Дедушка спрашивает, где ты была вчера вечером?

— Там, — пухлый пальчик указал на пол.

Виктория расшифровала:

— Дома была, где же ещё. Гуляла, так ведь?

— Да, — серьёзно кивнула Ванда, — с дедуской.

Коренев, стаскивая на ходу одежду, пошёл в спальню. Сгорбившийся, с едва волочащимися ногами, он выглядел старым, ужасно старым.

— Доченька, — окликнул он Викторию дребезжащим голосом, — Накапай-ка мне валерьянки.

— Я мигом, пап! — заторопилась невестка.

Он сидел в кресле, поглаживая одной рукой кошку Марту, а другой скобля зудящее запястье. Наблюдал рассеянно за слоняющимися по дому людьми. Сергей переговаривался с коллегами по телефону, Виктория стирала, Ванда возилась с куклами.

В какой-то момент кошку на его коленях заменил толстый фотоальбом.

— Я решил, что тебе захочется посмотреть, — потупившись, произнёс Сергей.

Пётр Иванович молча открыл альбом.

На первой фотографии он был запечатлён рядом с женой Таней, красивой женщиной, намного красивее Ларисы. Дальше были будни молодой семьи, родственники, друзья. Рыбалка и Новый Год, октябрьские праздники и рождение сына.

— Почему я всё это забыл? — прошелестели губы.

Слух, в отличие от памяти, был у него в порядке, и он расслышал за стеной:

— Мы должны ему сказать.

— Вика, он сейчас не в лучшей форме.