Кристиан Винд - Призраки глубин

– О, ты так ошибаешься, приятель, – усмехнулся я, откинувшись назад и упершись спиной о потрепанную софу. – Я был безумен, я видел сумасшествие изнутри… Я не смог смириться со своей потерей. Если твой мозг не находит разумного объяснения, и ты не можешь отыскать мотивов того, что случилось, то понемногу начинаешь сходить с ума… Я собирался влезть внутрь кенотафа, когда его возведут. И умереть там.

– О Господи! – воскликнул капитан, перекрестившись и с ужасом глядя мне в лицо.

– Это неправильно, Херес. Это ненормально, когда люди просто уходят из твоей жизни без причин и объяснений. Это хуже, чем застать неверную жену в постели с любовником или вытащить ее растерзанное тело из-под колес автомобиля… Меня нашел Барри, тот жирный полицейский с нелепыми усами. Тогда я уже почти был мертв. Проследив мои счета, он обнаружил, что я спустил все деньги на каменное надгробие, затем нашел его адрес и приперся на кладбище. В общем, меня отправили в психушку, где я провел несколько месяцев, обколотый с ног до головы, потому что… Потому что никто не поверил мне, Херес. Никто никогда не видел ее, кроме меня.

– Все подумали, что ты просто свихнулся? – спросил громила.

Я молча кивнул. Вспоминать все это было слишком болезненно. Я чувствовал, как из глубин подсознания наружу снова начинает прорываться ненависть к самому себе. Да и что я мог вообще теперь вспомнить? Меня так затравили лекарствами, что я до сих пор не мог восстановить картину тех месяцев в голове – лишь обрывки сцен, какие-то отдельные слова и моменты… Все это казалось ночным кошмаром. Не более чем фантомом рассудка.

– С тех пор я прекратил общение со своей сестрой – именно она решила отдать меня на попечение психиатрам…

– Ты говорил о теле… В больнице ее тоже никто не вспомнил?

– Нет, – я развел руками и криво ухмыльнулся. – Они сказали, что видят меня впервые.

Херес ненадолго умолк, подергивая свои седые длинные пряди. Он разглядывал что-то сквозь темное стекло, за которым неистовствовала стихия. Кажется, на улице начался снегопад, потому что из глубин камина временами попахивало морозным воздухом.

– Я верю тебе, – собравшись с мыслями, произнес он.

– Напрасно, Херес. Я сам уже не верю. После лечебницы все в моей голове спуталось в один огромный и вязкий клубок. Может быть, я действительно болен. И вся моя жизнь – это череда сумасшествия и самообмана.

– А может, и нет, – возразил капитан «Тихой Марии».

Я слабо усмехнулся. Вряд ли меня могли подбодрить слова человека, который в любом событии готов был углядеть знамения свыше. Думаю, старик был склонен поверить во все, что угодно.

Огонь в камине понемногу тускнел, и обугленные ножки стульев все тише потрескивали, отбрасывая зыбкие тени. Я слышал, как порывы ветра за окнами начинают медленно угасать. В заброшенном доме становилось все спокойнее, и в какой-то момент я провалился в сон.

Я проснулся от того, что грубый мужской голос выругался, а затем произнес имя Господне. Я повернул голову и ощутил, как в шее под кожей пульсирует острая боль. Я провел ночь, сидя на полу, и теперь занемевшее тело старалось отомстить мне прострелами в позвонках.

– Что случилось? – хрипло выдохнул я.

Это была первая ночь за очень долгое время, когда я смог крепко уснуть без пары бокалов спиртного. Уж не знаю, пошла ли мне на пользу доверительная беседа накануне, но, несмотря на тянущие спазмы между лопатками, я отлично выспался и чувствовал себя непривычно бодрым.

– Да ты погляди, – проговорил капитан, сунув мне в руки какие-то изрисованные бумаги.

Я присмотрелся внимательнее к неумелым художествам. Рисунки явно были сделаны рукой ребенка – корявые, нелогичные и местами слишком карикатурные, они одновременно внушали потусторонний ужас. На первом листе я увидел морское побережье – оранжевый месяц завис над спокойной гладью, зарисованной черно-серым грифелем. Однако сквозь воду просвечивали лишенные зрачков глаза. На втором рисунке размытые очертания фигуры, отдаленно похожей на человеческую, виднелись на темной аллее среди мирно спящих домов. Третий рисунок не понравился мне больше всего. Белесые глаза аморфного, похожего на туман человека, заглядывали в темнеющее окно, и казалось, что они буравят меня своими водянистыми зрачками. Но самым неприятным и зловещим было то, что и призрачная фигура, и эти глаза казались мне отдаленно знакомыми.

– Что это такое?

– Пока ты спал, я еще раз обошел дом и нашел это в детской комнате, – ответил моряк.

Я с трудом поднялся на ноги и расправил плечи. Что-то в глубине моей спины громко хрустнуло, а затем ноющая боль внезапно прошла. Я с удовлетворением пошевелил лопатками и протянул Хересу странные детские рисунки. Тот попятился и замахал руками:

– Не хочу снова на это смотреть.

– Сколько сейчас времени?

Старик нахмурил брови и стал чесать затылок, взъерошив свои густые космы. Затем он бросил короткий взгляд в окно, пытаясь разглядеть за ним что-то в пасмурном небе.

– Думаю, около девяти утра.

– Тогда стоит поспешить, у нас сегодня будет насыщенный день.

Я многозначительно улыбнулся, отметив помрачневшее лицо верзилы. Должно быть, он рассчитывал на то, что мы вернемся в таверну и отдохнем после не слишком удобного ночлега, съедим яичницу с поджаренными овощами и выпьем крепкого кофе.

Мы оставили заброшенный дом и вышли на свежий воздух. Улицы встретили нас уже привычной для моего глаза пустынностью. Ни души, никаких звуков, ни даже навязчивого лая собак. Полная тишь, разбавляемая только далеким плеском волн и шумом ветра в скользких ветвях деревьев.

Повсюду валялся мусор, куски сломанных досок, осколки черепицы, а где-то – даже поваленные корявые столбы. Ураган вовсю порезвился этой ночью, оставив после себя жуткий беспорядок. На обочине дороги я заметил дохлого кота – бедное животное раздавило обвалившимися с фасада сарая кирпичами.

У многих домов, попадавшихся нам по пути, блестели разбитые окна, а где-то даже чернели прорехи на чердаке, откуда шторм сорвал шиферные листы. Но не думаю, что эти напасти слишком беспокоили местных жителей, если учесть, что добрая половина участков оказалась оставленной людьми.

– С каждым днем мне здесь нравится все меньше и меньше, – заметил я, когда мы обогнули улочку и вышли к пабу.