Стивен Кинг - Кристина

Он пинком отшвырнул кусок хромированного молдинга, и тот негромко звякнул о забор из сетки-рабицы. Задние фары тоже были разбиты вдребезги: вновь повсюду россыпи бутафорских драгоценных камней, только теперь рубинов.

– Арни…

Вдруг он замер на месте, глядя в салон сквозь дыру в лобовом стекле. Страшный утробный рык донесся из его груди – звериный, а не человеческий. Ли тоже посмотрела в салон и увидела… от того, что она увидела, захотелось рассмеяться, закричать и упасть в обморок одновременно. На приборной панели… сперва она не заметила, что лежало на приборной панели. Чувствуя подступающую к горлу тошноту, Ли гадала, какой же тварью надо быть, чтобы опуститься до такого…

– Говнюки! – заорал Арни не своим голосом. Это был пронзительный и злобный визг.

Ли развернулась, наугад схватилась за стоявшую рядом машину, и ее вырвало на асфальт. Перед глазами закружились белые точки, которые стремительно разбухали, точно зерна воздушного риса. Ей смутно припомнилась окружная ярмарка: каждый год на платформу затаскивали какую-нибудь старую развалюху, и за четвертак можно было трижды ударить ее кувалдой. Цель – полностью раскурочить машину. Но не… не…

– Сраные говнюки! – орал Арни. – Я до вас доберусь! Слышите? Даже если это будет стоить мне жизни! Даже если мне придется сдохнуть!

Ли опять вырвало, и на короткий ужасный миг она пожалела, что судьба свела ее с Арни Каннингемом.

В ту ночь он вернулся домой без четверти двенадцать. Одежда, которую он надел утром, чтобы ехать в Питсбург за подарками, вся была в пятнах машинного масла и пота. Руки покрывал слой черной смазки, а на тыльной стороне левой руки алела рана, похожая на клеймо. Лицо у него было осунувшееся и потрясенное, под глазами – темные круги.

Мать сидела за столом и раскладывала пасьянс. Она ждала возвращения сына и одновременно очень боялась. Несколько часов назад ей позвонила Ли и рассказала, что произошло. Голос у девушки (милой и воспитанной девушки, хотя, может, и немного простоватой для ее сына) был заплаканный.

Регина, встревожившись, как можно скорее попрощалась с ней и набрала номер гаража Дарнелла. Ли рассказала, что Арни вызвал оттуда эвакуатор, а ее саму посадил в такси и велел отправляться домой. После двух гудков на другом конце сняли трубку.

– Алле, гараж Дарнелла, – проговорил сиплый голос.

Регина тут же положила трубку, сообразив, что говорить с Арни по телефону будет ошибкой – а они с Майклом и так допустили немало ошибок в том, что касалось сына и его машины. Нет, она должна сказать ему все в лицо.

И она сказала.

– Прости меня, Арни.

Конечно, лучше бы Майкл тоже был с ними. Но он уехал в Канзас-Сити на симпозиум, посвященный зарождению свободного предпринимательства и торговли в Средневековье. Вернуться должен был в воскресенье – или раньше, если сочтет нужным. Регина с тревогой предположила, что сочтет: только сейчас до нее начало доходить, насколько все серьезно.

– «Прости»?.. – равнодушно повторил за ней Арни.

– Да, прости, что мы… – Она не смогла продолжить. Было что-то ужасное и пугающее в его пустом лице и глазах. Регина нашла в себе силы только покачать головой. В горле и носу уже стоял отвратительный соленый привкус слез. Она ненавидела плакать. Сильная и своевольная, одна из двух дочерей в католической семье, состоявшей из отца-строителя, блеклой изможденной матери и семи сыновей, Регина добилась своего и поступила в университет, хотя ее отец был убежден, что девушку там могут только обесчестить и отвратить от церкви. Словом, горя и слез она в детстве и юности хлебнула сполна. Даже родителям она теперь казалась чересчур жестокосердной: они не понимали, что человек, пройдя ад, выходит из него в твердой огнеупорной броне. И всегда добивается своего.

– Знаешь что? – спросил Арни.

Она помотала головой, все еще чувствуя под веками тлеющие угли слез.

– Я бы рассмеялся, если бы не так устал. Ты просишь прощения? Ну надо же. Я думал, ты этим гадам помогать будешь, первая за монтировку схватишься… Да ты небось от счастья тут до потолка прыгала, когда узнала.

– Арни, так нечестно!

– Нечестно?! – взревел он, опалив ее страшным взглядом. Впервые в жизни она испугалась собственного сына. – Это ты велела убрать машину от дома! А отец придумал поставить ее на стоянку аэропорта! Кого я должен винить? А?! Объясни мне! Думаешь, у дома ее бы тоже разбили? А?!

Арни стиснул кулаки и шагнул к матери. Ей потребовалось собрать в кулак всю волю, чтобы не попятиться.

– Арни, давай поговорим спокойно! – взмолилась она. – Как взрослые разумные люди!

– Кто-то насрал на приборную панель моей машины, – холодно проговорил он. – Как тебе такое, мам?

Регина была абсолютно уверена, что обуздала слезы, но эта весть – о столь глупом и жестоком поступке – заставила ее разрыдаться. Она плакала от ужаса: каково же пришлось ее сыну! Она опустила голову и выла – от растерянности, боли и страха.

С момента рождения Арни Регина всегда чувствовала тайное превосходство над остальными родителями. Когда ему исполнился годик, они качали головами и говорили: подожди до пяти, тогда-то и начнутся неприятности. В пять лет дети уже могут грязно ругаться и играть со спичками, если их оставить без присмотра. Но Арнольд, примерный и любящий сын, остался таким и в пять. Тогда остальные матери стали закатывать глаза и говорить: подожди, вот исполнится ему десять! А уж в пятнадцать начнется сущий ад – рок-концерты, наркотики, легкомысленные девки и эти… ну, всякие там заболевания.

Регина только спокойно улыбалась их угрозам, потому что в ее семье все шло по плану, ведь они с Майклом подарили сыну ровно такое детство, о котором она мечтала сама. У него были любящие участливые родители, готовые выполнить любое его желание (в пределах разумного), отправить сына в любой университет по его выбору (но только хороший) и таким образом блестяще завершить родительскую карьеру. Когда кто-нибудь говорил, что у Арни нет друзей, а сверстники над ним смеются и издеваются, Регина чопорно отвечала, что в ее деревенской школе с девушек ради шутки срывали трусики и подпаливали их зажигалками с выгравированным на боку распятием. Если же кому-то хватало наглости предположить, что ее подход к воспитанию отличается от подхода ее ненавистного отца лишь поставленными целями, Регина в ярости приводила последний – железный – довод: о таком сыне, как у нее, можно только мечтать.

А теперь ее идеальный сын стоял перед ней бледный, изможденный, покрытый машинным маслом, нашпигованный тем же едва обуздываемым гневом, каким раньше славился его дед, и даже внешне был очень на него похож. Мечты Регины пошли прахом.