Виктор Лаваль - Подменыш [litres]

Эмма засунула два пальца в мясо вокруг теперь уже пустой глазницы, оторвала кусок, положила его в рот и тут же проглотила, практически не прожевав. При этом она не отводила взгляда от входа в пещеру.

Аполлон посмотрел вниз. Крышка от подноса остановилась в двадцати футах от входа в пещеру. Он пополз вверх, пока у него не появилась возможность сесть рядом с Эммой. Казалось, вонь «Бреннивина» не произвела на нее впечатления. Быть может, ей уже было все равно.

– Я тебя искал, – сказал Аполлон.

Она оторвала еще кусок мяса и проглотила его, не меняя выражения лица.

– Ну, я была здесь, – сказала она.

– Но ты появлялась не только здесь, – сказал Аполлон. – Я сумел добраться до острова. И познакомился с Кэл.

Аполлон смотрел на профиль жены. Ее глаза остекленели от усталости, волосы спутались и сильно отросли.

– Когда ты в последний раз отдыхала? – спросил он. – Где ты спишь?

Она потянулась к последнему кусочку мяса, остававшемуся вокруг глазницы, но Аполлон прикоснулся к тыльной стороне ее ладони, она уронила мясо, положила руку на колени и посмотрела на мужа.

– Я никогда не сплю, – ответила она. – Сон – это двоюродный брат смерти. – Она указала на вход в пещеру. – Я стою на страже всю ночь, чтобы Брайан уцелел.

Он хотел взять ее за руку. Более того, хотел, чтобы она положила уставшую голову ему на колени и наконец отдохнула.

– Когда я была на восьмом месяце беременности, – сказала Эмма, – ко мне на улице подошла женщина. Как только она меня увидела, она тут же широко улыбнулась, но я ее не знала. Она остановила меня и сказала, что, когда родится ребенок, моя жизнь постоянно будет наполнена стрессом, и я больше не смогу отдыхать по ночам, став матерью. Казалось, она была счастлива, когда произносила свою речь. Словно считала, будто тревога – это знак доблести. Я хотела выцарапать ей глаза.

Аполлон продолжал держать руки на коленях. Он не делал резких движений и старался говорить спокойно.

– Когда я в первый раз увидел тебя в лесу, ты сияла, – сказал он. – Тебя окружал голубой свет. Но, как только я с тобой заговорил, он исчез.

– А сейчас он есть? – спросила Эмма.

– Нет, – сказал он. – Я больше его не вижу.

– В нашей семье что-то не так именно с тобой, – сказала Эмма. – В тебе. Вся. Проблема. «Пойди, прими еще одну таблетку». Такими были твои последние слова, обращенные ко мне.

Аполлон опустил голову.

– Я…

Она его перебила:

– Тогда ты в первый раз отобрал у меня мой свет.

– Сегодня ночью ты можешь отдохнуть, – сказал Аполлон. – Я не буду спать.

Эмма посмотрела на пещеру, перевела взгляд на мужа, потом поднесла два пальца к бараньей голове, но не стала отрывать новый кусочек мяса, и Аполлон заметил, что у нее дрожит палец.

– Ты уверен? – спросила она.

– Да, – сказал он.

– Спустись вниз и посмотри на камни, – сказала она. – Когда будешь готов, спустись туда и посмотри по-настоящему.

И вдруг Аполлону показалось, что пуховик Эммы сдулся, словно она выскользнула из него, такой маленькой и худой она стала. Она соединила рукава куртки на животе, потом опустила голову, и капюшон накрыл ее лицо. С тем же успехом он мог смотреть на сворачивающуюся мокрицу.

– Аполлон, – сказала она, сквозь ткань куртки.

– Да.

– Если окажется, что ты меня обманываешь. Если ты заодно с этими людьми и попытаешься меня предать…

– Все не так, – сказал он. – Я не стану тебя предавать.

– Если окажется, что ты меня обманываешь, я заберу тебя с собой в ад, – сказала Эмма.

Аполлон наконец поверил, что Эмма заснула, когда ее свистящее дыхание, как у человека, страдающего от долгого и мучительного приступа астмы, стало ровным и глубоким. Она выглядела истощенной и дышала, как по-настоящему больной человек. И то, что она все еще была жива, казалось актом могучей воли, недоступной пониманию.

Постепенно ровное сопение Эммы стало действовать на Аполлона как снотворное, и он понимал, что если останется рядом с ней и будет продолжать слушать ее дыхание, то и сам погрузится в глубокий сон. Поэтому он встал и начал спускаться по склону, усеянному камнями. Через десять футов он обернулся и посмотрел на Эмму. Он не мог разглядеть ее лицо, только абрис, но ему стало немного спокойнее от мысли, что она рядом. Он уже чувствовал себя немного счастливее из-за того, что был не один.

Когда Аполлон снова повернулся в сторону дна ямы, он сосредоточился на крышке от подноса, а не на скалах. В двадцати футах находился вход в пещеру. Может быть, о ней рассказывал Йорген? Возможно, здесь отец оставил маленькую девочку Агнес? Дважды. И что случилось с детьми, чьи портреты висели на стене? От этих мыслей у него закружилась голова и к горлу подступила тошнота. Найти такое место в Куинсе. Найти его где-то на земле.

Чтобы не смотреть на пещеру и скалы, Аполлон спустился к крышке, присел на корточки и протянул руку, опасаясь возможного обвала. Когда ему удалось к ней прикоснуться, он решил, что это достижение, и так собой гордился, что показал крышку Эмме, как ребенок, который хочет произвести впечатление. Но ему пришлось отвернуться от пещеры, и в тот же миг на него обрушился ужас, словно горячий луч ударил в затылок. Он посмотрел на вход в пещеру и почти сразу понял, что ощутил жар не только из-за страха – в его сторону устремился порыв обжигающего воздуха, и ему вдруг показалось, будто пещера на него дышит. Или тот, кто спрятался где-то глубоко внутри.

Невозможно пошевелиться. Невозможно бежать. Жар горячего ветра растопил снег вокруг него, образовав неровный полукруг. Выше, в маленькой долине, продолжалась зима, но здесь будто наступила весна. Лежавшие поблизости камни, еще недавно покрытые снегом, теперь стали голыми.

Аполлон снова поднял крышку от подноса, как щит, а потом увидел торчавшую из земли палку, которая остановила катившуюся вниз крышку. Возможно, это был обломок ветки, но он мог ее использовать в качестве оружия. Аполлон вытащил палку из земли и поднял высоко над головой вместе с импровизированным щитом.

– Аполлон.

Голос Эммы, прозвучавший у него за спиной. Во всяком случае, он так подумал. Из-за того что не видел ее лица и движущихся губ, у него возникло ощущение, будто она говорит с ним внутри его головы.

– Посмотри на то, что ты держишь в руке, – сказала она.

Аполлон поднял палку, чтобы получше ее видеть в сиянии луны. В жестком, почти сером с желтоватым отливом свете он увидел в верхней части два шишковатых утолщения, а внизу одно, но ярко выраженное. Он держал не палку и не кусок сломанной ветки.

Это была кость.

Он держал в руке кость. Маленькую. Кость ноги ребенка. Детское бедро. Когда Аполлон это понял, он сразу ее бросил, и кость со стуком упала на камни.