Татьяна Мастрюкова - Болотница

Раньше я всегда придерживалась принципа, что бояться надо не мёртвых, а живых. Мёртвых я и не боялась. То, что по-настоящему пугало, не было мертво. Но и не было живо. Или было?

Что это вообще такое?

Как объяснить логически? Как вообще объяснить?

И всё же я решилась исследовать чердак.

Но тут возникла новая проблема: дверца в потолке, закрывающая вход на чердак, была довольно тяжёлой. Я сначала думала открыть её одной рукой, потому что второй намертво вцепилась в стремянку, но так у меня ничего не выходило. Опасно балансируя, я упёрлась обеими руками, но проклятая дверца только чуть-чуть поддалась. Пришлось залезать на самый верх лестницы и давить не только руками, но и головой.

Когда дверца с неприятным скрипом откинулась, а я внезапно оказалась наполовину на чердаке, то чуть от неожиданности не сверзилась вниз. С колотящимся сердцем и мигом вспотевшими руками я осторожно забралась наверх, стараясь не отталкиваться ногами от стремянки, чтобы не уронить её. Приходилось постоянно напоминать себе, что помочь мне будет некому, и криков моих, скорее всего, никто не услышит.

Чердак был очень пыльным и нестрашным, хотя я уже вообразила себе обратное. Судя по всему, сюда не залезали много лет – с тех пор, как свалили всё ненужное из дома, что было жалко выбрасывать, но что никак не подходило для сдаваемого в аренду жилья.

Пахло нежилым помещением, пылью, нафталином, плесенью и старым деревом. С потолочных балок свисали серые от пыли пучки какой-то засушенной, кажется, ещё в прошлом веке травы.

Чердачное окошко давало достаточно света, чтобы разглядеть все эти коробки, сундуки, ящики, свёрнутый в рулон ковёр, обёрнутый какими-то грязными тряпками и для верности обвязанный пеньковой верёвкой.

Мне не хотелось далеко уходить от лаза, чтобы контролировать стремянку, но чердак необходимо было исследовать. В горле першило от поднятой мною пыли. Я пару раз крепко чихнула, как ни сдерживалась, до звона в ушах, и это сильно напугало меня. Наверное, с минуту после каждого чиха я замирала и прислушивалась. В доме было тихо.

Я принялась осторожно обходить чердак по часовой стрелке, открывая всё, что можно было открыть, и искала сама не знаю чего. Какую-то зацепку. Знак.

Осторожность и по возможности тишину я соблюдала не потому, что чердак казался каким-то страшным местом, а потому, что меня не покидало ощущение опасности, боязнь, что, пока я роюсь тут в хламе на чердаке, внизу кто-то прокрадётся в дом, и я даже этого не услышу и не успею среагировать.

А так чердак не представлял из себя ничего особенного.

Тут была какая-то старая пожелтевшая посуда, переложенная обрывками старых газет, совсем не интересных, в которых рассказывалось только о трудовых подвигах колхозников и бесконечных съездах коммунистической партии. Потёртый, видавший виды чемодан с побитой молью военной шинелью внутри. Хрупкие от времени ёлочные игрушки в рассыпающейся под пальцами в труху вате. Керосиновая лампа, покрытая копотью и ржавчиной. Стопка старых чёрных виниловых пластинок с русскими народными песнями. Мужская верхняя одежда: телогрейка, пальто и тулуп, всё затхлое и невзрачного серого цвета. Катушки суровых ниток, вперемешку пустые и почти не использованные, но только двух цветов: чёрного и белого. Чугунный утюг. Сломанный радиоприёмник, на который, похоже, наступил кто-то очень тяжёлый. Треснувшая губная гармошка. Пустые бутылки из-под пива. Пустые банки с покоробленными пластиковыми крышками. Зачем вообще это хранить? Всё было распределено совершенно бессистемно, сломанное рядом с целым, грязное рядом с чистым, мусор рядом с годным.

Никаких книг, никаких бумаг, никаких журналов и газет, которые можно было бы читать. Я испытала глубокое разочарование. Столько надежд возлагала я на этот чердак, столько опасностей меня подстерегало, пока я забиралась сюда и пока была здесь. И всё напрасно…

Некоторые ящики и коробки были вообще пустыми. Другие набиты бесполезным тряпьём, которому место только в мусорке.

Не сумев побороть брезгливость, двумя пальцами я вытащила длинное гобеленовое покрывало, и тут мне под ноги с глухим стуком, опять сильно напугавшим меня, вывалился бумажный свёрток. Судя по бумажной наклейке, он содержал в себе пятьдесят штук хозяйственных свечей. И действительно, это были толстенные белые свечи, припасённые, очевидно, на случай отключения электричества. Очень полезная находка. Хотя при нас ещё ни разу такого казуса не происходило, это вовсе не означало, что так дальше и будет продолжаться. К тому же сейчас вообще ни в чём нельзя было быть уверенным.

И тут я увидела ещё кое-что.

Эта коробка отличалась от остальных, обычных – картонных или фанерных, потому что была сплетена из бересты, как корзина. И, судя по краям, немного тронутым плесенью, коробке этой было немало лет, и до сухого чердака она хранилась в каком-то другом, менее приспособленном для этого дела месте. Пахла она сухой травой и немного тем запахом, который встречается в комнатах ужасов или палатках, гордо именуемых музеем восковых фигур, этих обычных аттракционов летних луна-парков, что открываются в каждом уважающем себя городке. Крест-накрест коробку обвивала толстенная просмоленная верёвка, почти шпагат, завязанная на два узла.

Я попыталась их развязать тут же, на месте, но ничего не вышло. По весу коробка была довольно тяжёлой, поэтому я, ухватившись за верёвку, волоком подтащила её к краю лаза и, стараясь не сбить стремянку, которую удерживала одной ногой, просто-напросто скинула коробку вниз.

С громким стуком она упала на пол, подняв облачко пыли и трухи, но не развалилась, как я в тайне надеялась, и верёвки продолжали крепко сжимать её бока.

Я подождала немного. В доме по-прежнему было тихо, и никто не бросился к упавшему коробу.

Больше ничего путного на чердаке не нашлось, и я решила спускаться вниз, запихав за пояс свёрток со свечами.

Только чудом не покалечившись, я сумела слезть со стремянки без происшествий, но обратно в сарай на всякий случай утаскивать её не стала.

Свечи аккуратно сложила на тумбу в прихожей.

Потом доволокла коробку до кухни и стала шарить по полкам и шкафчикам в поисках подходящего ножа, чтобы перерезать шпагат.

Сначала я безрезультатно попыталась поддеть крышку ломом. Найденные ножницы оказались ужасно тупыми. А нож, который отлично резал колбасу и хлеб, еле-еле справлялся с промасленным шпагатом, так что мне пришлось изрядно попотеть, чтобы если не перерезать, то хотя бы перепилить верёвки на коробке.

Это настолько выбило меня из сил, что я всё бросила, как есть, едва последняя преграда к содержимому коробки была преодолена, даже не стала сразу поднимать крышку, а налила себе чаю и обессилено села на табуретку, бессмысленно глядя в окно и прихлёбывая из чашки.