Кортни Коул - Люмен

– Я рада, – бормочу я.

– И я тоже.

Дэр находит похоронное бюро потрясающим, и я устраиваю ему целую экскурсию. Мы проходим через комнаты для бальзамирования, залы для посетителей и молельню. Я показываю ему помещение, где хранятся гробы, которые привозят сюда, парковку для отцовского катафалка и машин, принадлежащих нашей семье. Я знакомлю его со всем тем, что другие люди считают жутковатым, для меня же это все часть обыденной жизни.

– Здесь пахнет цветами, – замечает Дэр, его крупное, но стройное тело закрывает собой большую часть дверного проема.

– Это точно, – соглашаюсь я, – а потом все это оседает на твоей одежде, и весь день ты разносишь повсюду запах похоронного бюро.

– Не-а, – отвечает он, – это просто аромат цветов.

Я уступаю ему, потому что лучше уж от меня каждый день будет пахнуть лилиями, чем смертью.

Я показываю ему наш пляж, океан, нашу лодку. Я провожу его к гостевому домику, а потом мы отправляемся гулять в лес и по утесам.

– Здесь лучше смотреть под ноги, – серьезно говорю ему я, – уступы в некоторых местах очень хрупкие.

– Хорошо, дружище, – отвечает он.

Дружище?

Мне совсем не хочется быть просто подругой для него. Мне хочется быть…

Я не могу точно сформулировать, кем именно я хотела бы быть для него.

Но когда я показываю Дэру старый заброшенный парк развлечений «Страна веселья», я на минутку останавливаюсь, чтобы нацарапать на деревянной доске наши инициалы.

ДД и КП.

Сегодня как раз День святого Валентина, поэтому, кажется, случай вполне подходящий.

Увидев это, Дэр улыбается и закатывает глаза.

– Тебе всего лишь тринадцать. А мне уже шестнадцать.

Я высоко поднимаю подбородок.

– И что дальше? Всего через пару лет мне будет шестнадцать, а тебе девятнадцать. К тому же я единственная, кто знает о твоем существовании.

Я так странно чувствую себя, говоря об этом, и на мгновение мне кажется, что он всего-навсего мой воображаемый друг. Ведь у многих детей они есть, разве не так?

Но когда я смотрю на Дэра, тепло разливается по всему моему телу, концентрируясь в той точке, которая делает меня девушкой, а я не думаю, что это обычное ощущение от общения с воображаемыми друзьями.

Дэр усмехается, и мы уходим из парка.

– Поговорим об этом, когда тебе будет шестнадцать, – предлагает он мне.

Но в его голосе есть нечтонечтонечтонечтонечто…

Интерес?

Обещание?

Тьма?

Точно не могу сказать.

Я только знаю, что, когда он рядом со мной, я чувствую себя неуязвимой, всемогущей. Я чувствую себя очень сильной. Словно это все та же я, только усовершенствованная версия.

И в следующую секунду я совершаю то, что первым приходит в мою голову. Я снимаю с большого пальца кольцо, когда-то принадлежавшее моему дедушке, и отдаю его Дэру.

– Я не могу принять его, – тихо протестует он, но так сильно-сильно тронут, что это невозможно скрыть.

– Оно будет напоминать тебе о том, где ты находишься, – говорю я ему, – и кто ты такой. Я хочу, чтобы оно было у тебя. Ведь ты тоже Саваж. И ты так же важен, как любой другой в этой семье.

Он надевает его на средний палец, и это движение завораживает. Блеск кольца, блеск кольца, блеск кольца разливается в луче света подобно серебряному сиянию, и весь мир начинает вращаться вокруг меня.

Все кружится.

Все кружится.

Вселенная преломляется.

Все вокруг раскалывается на миллион кусков.

Эти осколки парят в воздухе вокруг меня и формируют цельные картины, и я чувствую, я чувствую, я чувствую, что уже видела их когда-то раньше.

Я пристально смотрю на Дэра, стоящего передо мной, и он изменился, стал взрослее. Высокий, худощавый и в то же время сильный. Я протягиваю к нему руку и касаюсь кончиками пальцев его лица.

– Хочешь, вернемся назад? – спрашиваю я, по моему голосу кажется, будто я флиртую с ним, и мы снова в «Стране веселья», только все вокруг еще сильнее обветшало, а слой пыли стал еще толще.

– Ни за что на свете. – Лунный свет льется на его лицо, смягчает его, огибает угловатый щетинистый подбородок.

– Так что же ты медлишь? – улыбаюсь я, а мое сердце наполнено приятным предвкушением, и мы вместе исчезаем за дверями Nocte.

Тьма поглощает нас, делает нас единым целым и растворяется, и вот я снова стою в лучах лунного света, а Дэр пристально смотрит на меня, абсолютно сбитый с толку.

– Калла. – Я слышу беспокойство в его голосе, а на его гладко выбритом лице нет ни единой волосинки.

Я мотаю головой, стряхивая прочь все сомнения, потому что все это нереальнонереальнонереальнонереально.

– Все в порядке, – шепчу я, но на самом деле это неправда, потому что иногда я здесь, а порой мое сознание улетает куда-то далеко.

«Сохрани это кольцо. Оно поможет тебе прочно стоять на ногах, и с ним ты всегда будешь знать свое место», – проносятся эхом в моем сознании слова Элеаноры, и я фокусируюсьфокусируюсьфокусируюсь на них.

Я здесь.

И Дэр тоже здесь.

Хотя всего минуту назад меня здесь не было, но я чувствовала, будто все вокруг так же реально. Я была где-тогде-тогде-тогде-тогде-то.

Мы возвращаемся домой, в похоронное бюро. Дни сменяют друг друга, пролетают и становятся прошлым. Они превращаются в недели, а недели – в месяцы, невыразимо прекрасные месяцы, полные счастья.

Дэр проводит со мной один день рождения, затем следующий. Он остается со мной и на Рождество. Он скрашивает все мои дни между этими значимыми датами. Но чем больше времени проходит, тем более неспокойным он становится.

Потому что его не существует в реальности.

Потому что я не знаю, кто он такой.

– Если бы я только могла все изменить, – однажды говорю ему я, когда мы вместе стоим на утесе, а ветер треплет наши волосы, и мне приходится откинуть их назад.

Дэр внимательно смотрит на меня, и у него грустный-грустный взгляд.

– Я знаю, цветок каллы.

Он кажется таким чувствительным, таким печальным. Ему уже семнадцать, а мне четырнадцать.

Я приближаю свое лицо к его, потому что сейчас, как никогда, я нуждаюсь в прикосновении наших губ, больше, чем в чем-либо еще на свете.

– Поцелуй меня, – шепчу я, в моем взгляде голод и жажда.

Он отводит взгляд, и тепло, тепло, тепло…

Необъяснимое тепло наполняет низ моего живота и затапливает сердце.

– Я не должен, – отвечает он. Его голос, низкий и хриплый, звучит неуверенно, потому что он же всего лишь плод моего больного воображения, а может, потому что мы родственники. Он не должен, он не должен, он не должен.

Но он хочет этого так же, как я. Я вижу это, я вижу это, вижу это. Его глаза застилает пелена, в них отражается страдание.

– Это не важно, просто сделай это, – отвечаю я, и во мне рождается надежда, я буквально молюсь об этом, у меня перехватывает дыхание.