Кортни Коул - Люмен

– Вы с Дэром не можете быть вместе, – беспомощно произносит она, – не можете. Потому что это разобьет нам всем сердца. Он принесет тебе погибель.

– Принесет погибель?

Она отворачивается, блуждая взглядом по полу, по стенам, смотрит в окно.

– Он станет погибелью для всех нас. У нашей семьи столько разных тайн, о которых ты пока не знаешь, да я и не хочу, чтобы ты во все это вникала. Это уродливая, тяжелая правда, это будет слишком для тебя. Но ты должна знать, что я скорее умру, чем позволю вам быть вместе. Теперь ты понимаешь, насколько это важно? Ты должна выбрать своего брата, иначе все будет напрасно.

Ее слова вращаются в бешеном вихре у меня в голове, кружат, кружат, кружат.

Я скорее умру? Выбрать моего брата?

– Но почему? – спрашиваю я у нее, чувствуя, как слабеет мой голос, как слабеет все мое тело, как мне становится тяжело дышать. – В чем именно я должна предпочесть Финна?

Мне не хватает воздуха, я очень напугана, и мама замечает это.

– Ты в порядке? – быстро задает вопрос она, усаживая меня на стул, помогая откинуться на спинку и потирая мои виски.

Но конечно же, я не в порядке.

– Дыши, милая, – говорит она мне, – дыши!

Она достает из кармана таблетку и протягивает мне, а я послушно проглатываю ее. Мне становится так необъяснимо грустно.

Она пристально смотрит на меня, все вглядывается, вглядывается, вглядывается и под конец опять берет меня за руку.

– Он должен умереть за тебя, Калла, – сообщает она, ее интонация смягчается, голос становится очень тонким, – один из них погибнет за тебя. Тебе нужно выбрать Финна.

– Что? – Мой голос напоминает скорее скрежет, я ничего не понимаю. – Что ты имеешь в виду?

– Тебе дан шанс, и у тебя нет права на ошибку.

В этом.

Нет.

Никакого.

Смысла.

Но я вспоминаю, как однажды Сабина сказала мне то же самое… «Ты должна будешь сделать свой выбор, не позволяй никому сбить тебя с истинного пути».

– Я не понимаю, – говорю я ей, – почему я должна выбирать между Финном и Дэром?

– Потому что мне так и не удалось сделать правильный выбор, – отвечает она, и ее голос очень слаб, – я совершила ошибку, и теперь ты должна расплатиться за мои грехи. Иначе это будет повторяться из поколения в поколение.

– Это тебе Сабина сказала? – недоумеваю я. – Но ведь Сабина сумасшедшая. Вся эта старинная цыганская ерунда – это полный бред. Этого просто не может быть.

– Раньше я тоже так думала, – рассказывает она, и в ее интонации есть что-то очень печальное, – когда была совсем маленькой. Но время расставляет все по своим местам, Калла. Время – наше все. Однажды, когда-то очень-очень давно жили два брата. Они оба должны были принести жертву Господу, но Бог принял только одну жертву. В порыве ярости завистливый брат убил его. Они оба были нашими предками, Калла. В их жилах текла та же кровь, что в наших. Мы должны все сделать правильно, принести жертву, или это будет продолжаться до скончания веков.

Это не может происходить на самом деле.

– Но тем не менее это происходит. – Знакомый голос возвращается, и я знаю, кому он принадлежит, прежде чем я оглядываюсь по сторонам.

Парень в капюшоне.

– Как тебя зовут? – требую я ответа, а мои пальцы сотрясает мелкая дрожь.

– У меня нет имени. Меня принесли в жертву, когда я еще не получил его.

– Кто принес тебя в жертву?

Мое сердце уходит в пятки.

– Моя мать. Она принесла меня в жертву за моего брата, и ты не должна была отдавать ему то кольцо. Я мог бы предотвратить все это.

Весь мир останавливается, а затем начинает вращаться. И снова замедляется.

– У тебя есть брат? Твой брат – Дэр?

Он очень грустно кивает. Капюшон соскальзывает с его головы. Передо мной зеркальное отражение Дэра.

– Это должен быть Дэр, – говорит он, – нужно, чтобы это был Дэр. Не выбирай своего брата.

Он пытается притянуть меня к себе, поцеловать меня, но его губы мертвецки холодны, и в ужасе я отшатываюсь от него, потому что любое прикосновение к юноше словно выкачивает из меня жизненные силы. Оно заставляет меня хотеть поскорее закрыть глаза и никогда больше их не открывать.

– Ты холодный, как сама смерть, – удается мне выдавить из себя, на что он улыбается в ответ, и от этого мне становится еще более жутко.

– Я и есть смерть, – отвечает он абсолютно спокойно, – я потомок Дочери Смерти, в этом вся моя суть. Я сын Саломеи [3] Саломея – иудейская царевна, персонаж Евангелия. Известная легенда, связанная с ее именем, гласит о том, что на дне рождения мужа своей матери она должна была танцевать. Исполненный ею танец привел всех присутствующих в такой восторг, что Ирод Антипа, ее отчим, пообещал выполнить все, о чем она попросит. Наученная матерью, Саломея попросила отрубить голову пророка Иоанна Крестителя. .

Это все не реально.

Его глаза вспыхивают черным, я тянусь к телефону и набираю номер Дэра.

– Да, – тихо отвечает он: он уже догадался, что я все знаю.

– Твой брат здесь, – говорю я, и слова застревают у меня в горле, словно тугой комок.

– Убегай, Калла! – моментально выкрикивает он, в его голосе пульсирует настойчивость. – Беги!

– Я не могу! – кричу я, потому что парень в капюшоне уже вцепился в меня обеими руками, и я слышу, как в трубке мама кричит на Дэра.

– До свидания, Калла, – обрывает наш разговор Дэр, и его интонация одновременно мягкая, нежная и твердая. – Беги. Скажи ему, чтобы он шел ко мне, я сам с ним разберусь. – Связь обрывается, экран моего телефона гаснет.

Я в отчаянии, поэтому звоню матери, уже зная, что она едет в машине с Дэром.

– Да, – выдыхает она в динамик своего телефона, поняв, что звоню я, еще раньше, чем взяла трубку.

– Мама, нам нужно поговорить об этом, – нетерпеливо говорю ей я, – это все бессмысленно. Этого просто не может быть на самом деле.

– Калла, ради тебя я пойду на все, и я уже предприняла определенные меры. Это дело семьи Саваж, и мы больше не должны говорить об этом. Скоро все встанет на свои места, вернется на круги своя, и только тогда ты будешь в безопасности.

– Но… – обессиленно произношу я, и она перебивает меня:

– Никаких «но»! Я уже сказала все, что было нужно. Я вынуждена положить трубку. Здесь страшный ливень, и время уже…

Ее речь прерывается ее же оглушительным криком.

Визг. Пронзительно-громкий вопль. Он вибрирует в моих барабанных перепонках, и, прежде чем я успеваю что-либо понять, он прерывается так же резко, как раздался. Я осознаю, что я слышу что-то еще на фоне.

Звук металла и стекла, сминающихся с легкостью листа бумаги, разлетающихся на мелкие осколки.

А затем гробовая тишина.

– Мама?

Я не получаю никакого ответа, только напряженное безмолвие на другом конце трубки.