Кортни Коул - Люмен

Мои руки тревожно дрожат, пока я неподвижно стою посреди комнаты те несколько мгновений, которые кажутся мне чем-то вроде вечности: на самом же деле проходит не больше секунды.

– Мама! – настойчиво повторяю я, на этот раз испуганная не на шутку.

Все еще ничего.

А.

Затем.

Шепот.

– О боже! Финн …

Это голос моей матери .

В нем слышатся хрип, надломленность, ужас и слабость.

– Мой мальчик. Что же я наделала? – Прежде чем связь оборвется, прежде чем я успею спросить, она издает пугающий, почти потусторонний крик, звук материнской скорби: – Фииииииииииииинн!

Связь обрывается.

Кажется, мое сердце останавливается.

Потому что.

ФИНН.

ФИНН.

ФИНН.

Мурашки пробегают вверх и вниз по моей спине, руки покрываются гусиной кожей, потому что нечтонечтонечтонечтонечто ужасное случилось с моим братом.

Моя вторая половина.

Мое сердце.

Я чувствую это.

Мое сердце уже знает обо всем, когда я выбегаю на крыльцо и вижу густой дым, клубами поднимающийся в темное ночное небо откуда-то из-за нашего холма.

Там Финн. И я это знаю.

Я это знаю.

Я это знаю.

Я знаю это, когда бессильно сползаю вниз, а моя рука крепко сжимает телефон.

Я знаю это, когда пытаюсь сделать вдох, но у меня ничего не выходит.

Я знаю это, когда вижу Дэра, тяжело двигающегося по лужайке: его лоб испачкан в крови.

Я знаю это, когда он останавливается напротив меня, избитый, израненный.

– Калла, – шепчет он, положив руку мне на плечо.

На его пальцах кровь.

– Калла.

Почему-то у меня получается поднять голову, посмотреть на юношу, которого я люблю, на мужчину, которого я ненавижу, на человека, которого я теперь боюсь. Не знаю почему, но теперь я знаю это. Все это кружится, словно торнадо: я не знаю, где берут свое начало мои чувства, но с кристальной ясностью я понимаю, что теперь мной руководят именно они. Сейчас имеет значение только одно.

– Где Финн? – спрашиваю я почти беззвучно, двигая одними губами.

Дэр смотрит на меня, его взгляд серьезен и настойчив.

– Нам нужно вызвать «Скорую».

Я замираю на месте, не в силах пошевелиться, поэтому Дэр выхватывает у меня телефон и начинает стучать по клавишам, оставляя на них багрово-красные следы.

Он говорит с диспетчером, и его голос смешивается с непроглядной ночной тьмой, но одна фраза все же врывается в мои затуманенные мысли.

– Мы попали в аварию. Несчастный случай.

Я жду, пока он закончит, я жду, пока он поговорит с моим отцом, я жду, пока он положит трубку, и только тогда я решаюсь заговорить.

– Это правда? – задаю я единственный вопрос, мой голос дрожит, он хрупкий и совсем тоненький. – Это действительно был несчастный случай?

Он закрывает глаза.

Я тоже моргаю.

Потому что я уже знаю, что это не случайность.

Я знаю, что моя мать убила моего брата.

И это не рок судьбы.

Дэр читает это в моем взгляде, он знает, что мне все известно. Я слышу, как падает из его рук телефон, разбиваясь о твердую поверхность крыльца.

Прямо.

Как.

Мое.

Сердце.

Весь мир погружается в черное.

Весь мир – наказание для меня.

Этот мир мой.

Весь мир погружается в черное.

Весь мир – наказание для меня.

Этот мир мой.

Он мой.

Он мой.

Он мой.

Прости меня, святой Михаил.

Защити меня, святой Михаил.

Прости меня, прости меня, прости меня.

Весь мир словно сумрачный тоннель.

Он вращается, падает, разбивается вдребезги и…

Прости меня, святой Михаил.

Я пойду на все ради спасения моего брата.

Откуда-то слышны голоса, они произносят слова, которые я уже слышала раньше, они плавают в моей голове, я видела их в записях Финна, в его дневнике, это его слова.

Serva me, servabo te.

Спаси меня, и я спасу тебя.

Спаси меня, Калла.

Спаси меня.

– Он покинул нас, милая.

Я открываю глаза, утыкаясь взглядом в стену, в моей руке зажат телефон. Тьма отступила, и я вижу перед собой Дэра: он обхватил меня руками за плечи, удерживая меня в сидячем положении. На его лице больше нет тех жутких следов крови.

Папа смотрит на меня в упор, он до глубины души потрясен… и как он вообще здесь оказался?

– Калла?

Я поворачиваюсь к нему лицом, но один взгляд на него заставляет меня почувствовать в полной мере мою жестокую реальность, поэтому в ту же секунду я снова закрываю глаза.

Я так больше не могу.

– Калла, машину Финна нашли. Она в бухте. Он упал с обрыва… Твою маму нашли в ущелье, его машина отлетела в противоположную сторону и упала со скал прямо в воду.

Нет, этого не может быть.

Это не должно было случиться с ним.

– Нет, – отчетливо говорю я, вглядываясь в ошеломленное лицо своего отца, – на нем был его медальон. Он был защищен.

Отец, самый стойкий человек из всех, кого я знаю, поворачивается ко мне спиной, и его плечи сотрясаются от беззвучных рыданий. Через минуту он снова смотрит мне в глаза.

– Я хочу это видеть, – говорю я опустошенно, – если все, что вы говорите, правда, мне нужно это увидеть.

Потому что раньше он уже умирал в моих видениях, а затем снова возрождался. Я никогда не могу понять, никогда не могу понять, никогда не могу понять, где проходит грань моего безумия.

Отец уже мотает головой, придерживая меня за локоть.

– Нет. Твоя мама уже едет в больницу. Нам нужно быть рядом с ней. Ты не можешь видеть Финна таким, дорогая. Нет.

– Да.

Не дожидаясь его согласия, я пулей вылетаю из дома, мчусь вниз по ступенькам, а затем по дорожке, ведущей к пляжу. Я слышу, как зовет меня Дэр, но не замедляюсь ни на секунду. На берегу я вижу пожарных, полицейских, огромная часть побережья оцеплена, дежурит бригада «Скорой помощи». Кто-то пытается остановить меня.

– Мисс, нет! – слышу я голос, серьезный и потрясенный. – Туда нельзя.

Но я уже прорываюсь через ограждающую ленту, потому что вижу Финна.

Я вижу его смятую красную машину: ее уже вытащили из воды.

Я вижу кого-то, лежащего на песке и накрытого белой простыней.

Я подхожу к нему абсолютно спокойно, потому что, хоть эта помятая машина и принадлежала Финну, это тело не может быть моим братом. Этого не может быть, потому что он мой близнец и я бы почувствовала, если бы с ним что-то случилось, разве не так? Я бы знала об этом заранее.

Сквозь густой туман Дэр зовет меня, но я не отвечаю.

Я делаю шаг.

Еще один.

И еще.

Затем я падаю на песок рядом с простыней.

Мои пальцы дрожат.

Мое сердце бешено колотится.

Я сдвигаю кусок белой ткани и заглядываю под нее.

На нем его любимые джинсы и рубашка, застегнутая на все пуговицы: он оделся так специально для концерта. Он бледный, он худой, он высокий. Он хрупкий, он холодный, он мертвый.