Кортни Коул - Люмен

Постойте-ка!

Я вскидываю голову и вижу, как дверь ванной Финна открывается и он сам высовывает оттуда свою мокрую голову.

– Калла, что ты здесь делаешь? И зачем ты взяла мои кеды?

Я падаю в обморок.

Или мне это только кажется.

Однако, когда я снова открываю глаза, Финн сидит рядом, держа меня за руку.

– Ты в порядке? – спрашивает он, в его голубых глазах читается беспокойство.

– Ага, – все же удается мне выдавить из себя, но я все еще слишком шокирована тем фактом, что еще сегодня утром мой брат был мертв, теперь же он опять жив, – похоже на то.

Мойбратжив.

Мойбратжив.

Он жив.

И он держит меня за руку.

Я по инерции мотаю головой, пытаясь разобраться в происходящей бессмыслице, и внезапно все в моем сознании становится на свои места, словно соединяются кусочки сложнейшего пазла, за долгое-долгое время. В моем мозгу больше нет сумрака, скрывающего от меня мои собственные мысли, нет странных и постоянно жужжащих где-то в глубинах подсознания голосов.

Что за черт?

Слова Сабины всплывают в моей голове: «Ты должна сделать выбор. Должна сделать выбор».

Вчера, прежде чем уснуть, я выбрала Финна превыше всего на свете, превыше себя самой.

Я действительно сделала это?

Но ведь это совершенно невозможно!

Я правда это сделала?

Финн пристально смотрит на меня.

– Почему ты еще не одета? Тебе нужно поторопиться!

– Зачем? – Я приподнимаю одну бровь.

Он замолкает, замирает на месте, в моей памяти всплывает несчастный случай, нехорошее предчувствие обрушивается на меня, словно убийственно мощная лавина, за секунду до того, как он ответит.

– Сегодня мамины похороны.

О…

Боже.

Моя мать мертва, а в моей памяти все больше и больше пробелов.

Каким-то чудом мне удается дойти до своей комнаты и надеть черное платье, как-то у меня получается спуститься вместе с братом по лестнице и сесть в семейной части молельни, и все это время папа держит меня за руку.

Белый гроб стоит в центре зала, он украшен яркими и прекрасными остроконечными лилиями, но его крышка закрыта.

Чей-то голос зачитывает стихи. Затем другие.

Потом кто-то торжественно вещает об ангелах и небесах.

Отец содрогается от бесшумных рыданий.

Финн выносит все это стоически, крепко сжимая мою руку.

Внутри меня пустота.

Потому что я была уверена, что мама в больнице, а Финн мертв.

Оказалось, все наоборот: Финн здесь, рядом со мной, а мама мертва.

Ты.

Должна.

Выбирать.

Реальность не реальна.

Как и всегда в моей жизни.

Торжественная музыка звучит, когда они выкатывают гроб из зала, между рядами наблюдающих лиц, словно моя мама на параде: на своем последнем параде.

Мы остаемся на месте, пока мимо нас проходят те, кто оказался здесь, чтобы проводить мою мать в последний путь и почтить ее память: один за другим, а затем следующий.

«Сочувствую вашей утрате».

«На небе стало одним ангелом больше».

«Если вам что-то потребуется, просто позвоните».

Все эти тривиальные фразы от людей, которые просто не знают, что еще сказать.

А затем передо мной появляется некто, кого я не видела никогда прежде. У него темные глаза, его волосы тоже темны, у него стройное гибкое тело. Он одет в черный костюм, а на его пальце блестит серебряное кольцо, оно сияет в лучах солнечного света, и что-то, что-то, что-то взрывается в моей душе, но я не могу понять, что именно.

– Мне так жаль! – произносит он с британским акцентом.

Очень странное чувство возникает внизу моего живота, когда он пожимает мою руку, когда он прикасается ко мне: оно пронизывает меня насквозь подобно электричеству. Но я быстро отбрасываю его прочь, потому что я не знаю этого человека: какое он сейчас имеет значение? Только Финн важен для меня. И скорбь по моей матери, покинувшей этот мир.

Незнакомец уходит вдаль по дорожке между рядов. Я же поворачиваюсь к следующему посетителю, а затем к еще одному, и к другому, и так, кажется, до бесконечности.

Этот день очень утомителен.

Наверное, он будет длиться вечно.

Я прислоняюсь головой к окну нашего семейного автомобиля, когда мы возвращаемся домой с кладбища. Окружающий пейзаж такой зеленый, полный жизни. Хвойные деревья растут вперемешку с высокими папоротниками, вместе образуя пестрый лесной массив. Зелень простирается по полям и лужайкам, по густо цветущим садам, до самой вершины холма, где, наконец, ее буйство обрывается красной глинистой почвой.

На самом деле я считаю, что это довольно-таки символично. Зеленый – это жизнь, а красный – опасность. Красный – это остроугольные утесы, предупреждающий свет, кровь на земле. Зеленый же… Зеленый – это деревья, и яблоки, и клевер.

– Как по-латински будет «зеленый»? – спрашиваю я у Финна, хотя мыслями я сейчас где-то очень далеко.

– «Viridem», – отвечает он.

А затем меня осеняет другая мысль, пришедшая мне в голову, казалось бы, ниоткуда.

– А что значит название твоей любимой группы – Quid Pro Quo?

Финн смотрит на меня в упор.

– Это означает «услуга за услугу» . А что?

– Да так, просто спросила, – отвечаю я, хотя мое сердце колотится внутри, колотится, колотится. Снова и снова. Ведь я тоже отдала что-то ради чего-то другого.

Бах-бах, бах-бах, бах-бах.

Я бессильно плетусь в свою комнату и падаю на кровать, даже не приняв душ перед сном.

Я чувствую вину, лежащую у меня на груди многотонным грузом, потому что в моей голове крутится всего одна мысль, только одна мысль заставляет все внутри меня сжиматься, бешено колотиться, от нее мне становится нечем дышать.

Я люблю свою маму.

Я люблю свою маму.

Я люблю свою маму.

Но слава богу, что это был не Финн!

Quid Pro Quo.

Я жду Финна в больнице, пока он на своем сеансе групповой психотерапии. Ему ведь нужно общаться и делиться своим опытом с другими пациентами, страдающими шизотипическим расстройством личности. Потому что по непонятной мне самой причине теперь затуманен его разум, в моей же голове ясность и порядок.

Я не могу объяснить, как это произошло.

Я сама не могу этого понять.

С тех пор как мне показалось, что он умер, с тех пор как мы похоронили нашу маму, ментальное здоровье Финна сильно ухудшилось, мое же, наоборот, стало гораздо крепче.

Не знаю, как это произошло.

Но все-таки я так рада, что он жив.

Поэтому пока я жду его в холле, потому что теперь я готова привозить его сюда и забирать обратно весь остаток жизни в благодарность за его чудесное спасение, у меня есть время почитать книжку, послушать музыку. Наслаждаясь моментом, я закрываю глаза.

Только так я могу скрыться от криков, многоголосого гомона, наполнившего весь коридор. Честно говоря, мне совсем не хочется знать, о чем они там кричат.