Кортни Коул - Люмен

Мой черноглазый незнакомец.

Мы сидим вместе с ним на берегу океана, и ветер треплет его темные волосы. Он поднимает руку, чтобы убрать непослушные пряди с глаз, его серебряное кольцо сияет в солнечных лучах.

Наши взгляды пересекаются, и электричество, в тысячу раз мощнее, чем десятки молний, пронизывает наши тела, связывая их воедино.

В уголках его глаз появляются крошечные морщинки, когда он смотрит на меня и улыбается. Эта улыбка специально для меня, такая знакомая и манящая. Он протягивает мне руку, и кажется, его знающим мудрым пальцам точно известно, где меня коснуться, чтобы заставить мое тело пылать в огне.

Я вздрагиваю, просыпаясь в своей постели, сидя прямо и прижимая одеяло к груди.

Лунный свет, проливающийся на мою кровать, наполняет комнату серебристо-голубым сиянием, а я бросаю взгляд на часы.

Три часа после полуночи.

Просто сон.

Я снова сворачиваюсь клубочком, утопая в мягких простынях, размышляя о загадочном незнакомце и ругая себя за свою глупость. Он же всего лишь незнакомец, господи! Это просто смешно, быть настолько помешанной на человеке, с которым я всего лишь несколько раз случайно пересеклась в больнице.

Но все это не мешает моим снам о нем повторяться. В них он занимается разными повседневными делами: выходит в море на лодке, плавает, пьет кофе. Каждый раз его серебряное кольцо вспыхивает на солнце, а его темные глаза пронизывают меня до глубины души, словно мы с ним давно знакомы . Каждый раз я просыпаюсь, с трудом переводя дух.

Это немного нервирует меня.

Это сильно волнует меня.

После двух ночей беспокойного сна, дождей и странных снов Финн и я сидим на коленях перед несколькими пластиковыми коробками, пытаясь рассортировать вещи из моей кладовой. Нас окружают горы смятой одежды, словно холмы, выросшие на полу посреди комнаты. Дождь опять барабанит по подоконнику, а утреннее небо темное и мрачное.

Я беру в руки белый кардиган.

– Я не думаю, что в Калифорнии мне понадобится много свитеров, как ты считаешь?

Финн отрицательно мотает головой.

– Сомневаюсь, что они там тебе потребуются. Но на твоем месте я бы взял парочку, просто на всякий случай.

Я бросаю его в кучку для вещей, которые я хочу сохранить. Делая это, я обращаю внимание на то, что пальцы Финна дрожат.

– Почему у тебя трясутся руки? – спрашиваю я, глядя на него в упор.

Он лишь пожимает плечами в ответ.

– Я не знаю. У тебя нет ощущения, что все это уже происходило раньше? В то же самое время и в том же самом месте. С твоим сердцем все в порядке? У тебя больше не было болей в груди?

Я напугана, потому что это какой-то новый вид безумия.

– С моим сердцем все хорошо, – твердо отвечаю я ему, – я в порядке, Финн.

В его взгляде читается сомнение, и он прижимает ухо к моей груди, вслушиваясь, как бьется мое сердце, удар за ударом, пока наконец не отстраняется с чувством удовлетворения. Я уже привыкла к его странным выходкам, но такое поведение подозрительно даже для него.

– Финн, с тобой все хорошо?

Он кивает:

– Вполне. Просто дежавю, я думаю.

Я решаю не обращать на это внимания, хотя происходящее заставляет меня чувствовать некоторую неловкость. Если мне не удастся защитить Финна от его страданий, это может спровоцировать у него новое обострение. Очевидно, не в моих силах было оградить его от потери нашей мамы, но я постараюсь сделать все от меня зависящее, только бы облегчить его жизнь во всем остальном. Я понимаю, это тяжкое бремя, но если уж брату удается смиренно нести свой крест, то и я справлюсь со своим. Я разворачиваю и смеряю взглядом следующий свитер, а затем бросаю его в стопку пожертвований для Гудвилла.

– После того как разберемся с моими вещами, приступим к твоим, – предлагаю я, и он кивает.

– Ага. И возможно, нам нужно еще перебрать мамину одежду.

У меня перехватывает дыхание. Несмотря на то что я всегда настаивала на том, что нужно двигаться вперед, пока мне не удается смириться с этой мыслью.

– Папа нас убьет, – отвергаю я его идею.

– И то правда, – соглашается Финн, протягивая мне футболку с длинными рукавами, чтобы я положила ее в стопку вещей, которые мы оставим, – но может, его нужно подтолкнуть к этому. Прошло уже два месяца. Ей больше не пригодятся ее туфли, стоящие в прихожей.

Он прав. Они больше не нужны ей. Впрочем, как и залежи косметики рядом с ее умывальником в том самом виде, в котором она все оставила. Ей больше не потребуется книга, уложенная страницами вниз рядом с ее любимым креслом для чтения, чтобы напомнить ей, на каком моменте она остановилась в последний раз. Она уже никогда не дочитает эту книгу. Но если говорить откровенно, я тоже пока не готова выбросить ее вещи, как и наш отец.

– И все же, – наконец отвечаю я, – это ему решать, когда время придет. Не нам. Мы ведь все равно уедем отсюда. А он останется здесь один на один со своими воспоминаниями, а не мы.

– Вот поэтому я и беспокоюсь, – говорит мне Финн, – он останется в этом огромном доме совсем один. Ну, не совсем один, конечно. Он будет здесь в компании мертвецов и воспоминаний о маме. А это, может, даже хуже.

Размышляя о том, как я ненавижу быть в одиночестве, а в нашем большом доме особенно, я вздрагиваю.

– Может, поэтому он так хочет сдать в аренду гостевой домик? – предполагаю я. – Так ему хотя бы не будет слишком одиноко.

– Может, и так.

Финн протягивает руку и включает музыку, и я наслаждаюсь тем, как басовый ритм наполняет тихую комнату, пока мы сортируем мои вещи. Обычно наше молчание достаточно комфортно, чтобы не разбавлять его чем-либо. Но сегодня я чувствую себя не в своей тарелке. Тревожно. Беспокойно.

– Ты что-нибудь писал в последнее время? – спрашиваю я с целью завести нечто вроде светской беседы.

На самом деле он всегда что-то записывает в своем дневнике. И несмотря на то что именно я подарила ему эту книжицу на Рождество пару лет назад, он никому не дает читать свои мысли, даже мне. Ни разу с тех пор, как один раз он показал мне пару разворотов, и то, что я прочитала там, повергло меня в настоящий ужас.

– Конечно же.

Конечно же . Вообще-то он пишет довольно много. Стихи, какие-то фразы на латыни и просто никому не понятную белиберду… что вижу – то пишу, если можно так сказать.

– А я могу почитать что-нибудь из нового?

– Нет.

Его ответ звучит твердо и уверенно.

– Ну ладно. – Я не берусь спорить с ним, когда он говорит со мной таким тоном, потому что, если честно, я опасаюсь того, что я могу там увидеть и прочитать.

На полминуты он замолкает, а затем снова поворачивается ко мне.

– Не помню, говорил ли я тебе когда-нибудь, что очень благодарен тебе за то, что ты не рассказала маме с папой. Когда я разрешил тебе почитать мои записи тогда, я имею в виду. Это просто мой способ сублимации, Калла. Таким образом я могу выплеснуть то, что накопилось у меня на душе. Это все ничего не значит.