Кортни Коул - Люмен

Так он и поступает.

Его лицо, обрамленное темными волосами, склоняется над моим, его губы накрывают мои, твердые, теплые, настойчивые, живые.

Мой первый поцелуй.

Я словно делаю глоток свежего морозного воздуха, упиваюсь им. Он наполняет меня новыми силами, дарует надежду, проникая даже в самые потаенные, темные и пустынные уголки моей души.

– Я не должен был делать этого, – бормочет Дэр, резко отстраняясь от меня, а мне так не хочется, чтобы он уходил, но я уже не смогу переубедить его.

Он начинает двигаться прочь по тропинке, а я безвольно плетусь за ним следом, прижимая пальцы к своим губам, слишком потрясенная, чтобы меня тревожило его разочарование. Я понимаю, почему он расстроен… мне четырнадцать, а ему семнадцать, а еще он мой двоюродный брат, поэтому он считает, что между нами пропасть.

Но на самом деле он ошибается.

Никакой пропасти между нами нет.

Нас неудержимо тянет друг к другу.

Он мой. Просто ему это пока неизвестно.

После обеда я встречаю его на заднем дворе. Он наносит сокрушительные удары по деревянной стене сарая, словно заведенный.

– Дэр, остановись! – умоляю его я, вцепившись в его руки и пытаясь предотвратить нанесение новых ранений.

Багровые пятна покрывают его футболку, кровь сочится по костяшкам его пальцев. На его лице написано невыразимое мучение, дикая боль.

– Знаешь, каково это – не быть способным изменить что-то в своей жизни? – спрашивает он, и его голос такой надломленный, скорбный, что мое сердце разрывается на мелкие кусочки, когда я слышу его.

– Конечно, – говорю ему я.

Я отвожу его в гостевой домик, где помогаю ему промыть раны.

Он снимает футболку, и я вижу мускулатуру его спины, а поперек надпись ЖИВИ СВОБОДНО, буквы выведены жирным шрифтом, что придает фразе особую мощь. Мне становится тяжело дышать, ведь он такой прекрасный, теплый, живой, а самое главное – он здесь, рядом со мной.

Так близко.

Так близко.

И в то же время так далеко.

Он внимательно изучает меня, вглядывается в мое лицо, в мои глаза. И его вздох – это самый печальный звук, который мне доводилось слышать когда-либо.

– Ты не знаешь, каково это, – произносит он разочарованно, – ты понимаешь это не так, как я. Потому что ты не помнишь всего, а я помню.

Я едва открываю рот, чтобы ответить, но он не позволяет мне этого сделать.

– Я буду ночевать здесь, в гостевом домике, – говорит он мне, – вместо похоронного бюро. Так будет лучше. Хотя не думаю, что это что-то изменит. Возможно, все навсегда останется так, как сейчас, и если так и будет, то я предпочту покинуть этот мир навсегда, Калла.

– Покинуть этот мир?

Он кивает, и все внутри меня умирает, умирает, умирает, потому что он не может поступить так со мной. Он нужен мне.

Он не станет слушать мои аргументы, потому что считает свое мнение единственно верным. Моя душа рассыпается на миллион осколков, но я все равно ухожу, потому что он так решил. Раз и навсегда.

Но моя комната оказывается пуста, и я пуста, и мне не хочется ничего, кроме того, чтобы он просто снова оказался здесь, спал на полу, и, проснувшись посреди ночи, я бы знала, что он в безопасности, что с ним все в порядке.

Я сворачиваюсь клубочком, лежа на боку на холодных простынях. Снова и снова я прижимаю пальцы к губам, потому что всего несколько часов назад он касался их. Я бы все отдала за то, чтобы он вернулся: все в этой комнате, все в этом мире. Только бы он снова был здесь.

Я засыпаю, погружаюсь в беспокойное и мрачное марево.

Сновидения.

Сновидения.

Сновидения.

Передо мной снова мальчишка в капюшоне, он стоит посреди дороги.

– Ты не должна была отдавать кольцо ему, – говорит он мне, – тебе нужно было отдать его мне. Тогда я смог бы спасти их, Калла.

– Спасти кого? – ничего не понимаю я, но потом мне все становится ясно.

– Ты и сама знаешь кого, – качает головой он, – ты должна изменить это. Ты должна все изменить. Ты должна сделать так, чтобы кольцо оказалось у меня.

Потому что если ты этого не сделаешь, все снова повторится: вода, горящая резина, огонь. Снова будут эти жуткие крики: очевидно, принадлежащие моей матери. А затем песок, белая простыня: плач, вопль, смерть.

И безжизненные глаза моей матери.

И Финн.

Мой Финн.

Финн.

Я слышу голос, он шепчет, напевает какую-то мелодию.

Святой Архангел Михаил, спаси нас в этой битве.

Защити нас от слабости и проделок дьявола.

Ему не устоять против Бога нашего, которому мы смиренно молимся. Помоги нам в этом, о князь Сил Небесных,

Наделенный Божьей силой.

Свергни же в преисподнюю Сатану

И все злые силы, что рыскают по миру

В поисках сломленных душ.

Аминь.

Словасловасловасловасловаслова.

Защити меня, святой Михаил. Защити меня, святой Михаил. Защити меня, святой Михаил.

Эти слова повторяются снова, и снова, и снова, пока я не просыпаюсь, подскакивая на постели. Чувство потери оставляет в моей душе такой мерзкий осадок, что мне сложно его выносить. Я буквально погребена под гнетом этой ноши, и я никак не могу ее сбросить, мне никак ее не сбросить.

Я могу разве что прямо сейчас отправиться к Дэру.

Я бегу сквозь темные комнаты нашего дома.

Вон из дверей, в густую черную ночную тьму.

Пункт моего назначения – гостевой домик.

Я запрыгиваю к нему на диван, накрывая нас обоих простыней.

Он слегка похрапывает, но не отталкивает меня прочь.

– Меня замучили кошмары, Дэр, – жалуюсь я, – сделай что-нибудь, чтобы они ушли.

– Тсс, мышоночек, – тихо говорит он, обнимая меня обеими руками за талию и плотнее прижимая к себе, – теперь ты в безопасности.

Но я так не думаю.

Я не уверена в этом.

– Я не хочу оставаться одна, – говорю я, утыкаясь лицом в его грудь.

Он не сопротивляется.

– Ты не одна. – Его слова звучат как обещание. – Со мной ты никогда не будешь одна.

Моя жизнь не может быть такой. Я должна все изменить. Все должно вернуться на круги своя.

Я в ответе за то, чтобы все исправить.

Все исправить.

Все исправить.

Мне наконец удается уснуть, потому что Дэр рядом. Я засыпаю, вращая, и вращая, и вращая кольцо между пальцами, теперь я знаю, что оно – ключ ко всему, ведь тот мальчишка в капюшоне так жаждет им обладать. И поэтому, и поэтому, и поэтому…

Я откуда-то знаю, что ему нельзя отдавать его.

Мой сон неспокойный.

Даже там мне не удается спрятаться от своей тревоги.

И когда я просыпаюсь…

За окном стоит Финн.

Его лицо искажено ужасом.

Он судорожно сжимает медальон с образом святого Михаила в своей ладони.

Защити меня, святой Михаил.

Эти голоса, эти слова… Они кружат в моей голове, словно подхваченные вихрем торнадо, и мешают мне сконцентрироваться на испуганном лице Финна. Но я достаточно сильна, чтобы противостоять им. Мне удается сфокусировать взгляд, и я наконец вижу его со всей ясностью.