Кортни Коул - Люмен

Я поворачиваюсь к нему, желая поделиться кое-чем в ответ. Это было бы честно. Покажи мне свое, а я покажу мое.

– Некоторое время я очень злилась на пожилых людей, – смущенно признаюсь я, – знаю, это глупо, но каждый раз, когда я видела на улице стариков с тростью и кислородной маской, я была вне себя от ярости: я не могла понять, почему смерть не забрала их, почему она предпочла мою маму.

На лице Дэра появляется улыбка, и, кажется, от нее по всему побережью разливается свет.

– В этом есть доля здравого смысла, – говорит он мне, – это вовсе не глупо. Твоя мама была слишком молода. А ярость, как говорят психологи, является одной из стадий принятия неизбежного.

Дэр смеется вместе со мной, и от этого мне становится очень хорошо, ведь он смеется не надо мной, а со мной, а это совершенно разные вещи.

– Мне сейчас очень хорошо, – наконец признаюсь ему я, перебирая песок.

Дэр смотрит на меня.

– Я думаю, тебе надо почаще спускаться со своей горы, – заключает он, – серьезно. Неужели тебе самой нравится сидеть в заточении в похоронном бюро? Это как-то нездорово, Калла.

Внезапно я чувствую себя уязвленной его словами.

– Я вовсе не в заточении, со мной мой папа и Финн. А теперь еще и ты совсем рядом.

Дэр моргает.

– Ну да, я вроде как рядом.

– И сейчас мы далеко от похоронного бюро, – добавляю я.

Мы оба замолкаем, глядя на бескрайний океанский простор. Его стальная серость вдохновляет, и время заставляет меня чувствовать себя очень маленькой каждый раз, когда я бросаю взгляд на океан.

– Ты права, – соглашается Дэр, – сейчас мы далеко. – Он проводит пальцем по песку, рисует линию, а затем другую, и она врезается в первую. – И нам нужно почаще выезжать куда-нибудь.

Его последние слова буквально пронзают меня, и я замираю на месте.

Он действительно только что сказал это? Я не ослышалась?

– Ты имеешь в виду, что ты хочешь чаще бывать на пляже? – спрашиваю я неуверенно.

Дэр улыбается.

– Нет. Я хотел сказать, что я бы хотел, чтобы мы ходили куда-нибудь чаще. Вместе.

Нет, я действительно все услышала правильно.

Сердце с силой ударяется о ребра, и я киваю.

– Конечно. Это было бы здорово. Ты не возражаешь, если Финн тоже иногда будет ходить с нами?

Я спрашиваю об этом Дэра, потому что постоянно чувствую вину перед своим братом за то, что так часто оставляю его одного в последнее время.

Он согласно кивает:

– Конечно же, я не возражаю. Я хочу проводить как можно больше времени с тобой, неважно, кого еще ты захочешь видеть рядом во время наших прогулок.

Дэр широко улыбается мне, и на его лице то самое его обезоруживающее выражение, словно говорящее: «Ну-ка, попробуй, дерзни! Брось мне вызов!», и я понимаю, что пропала. Я влюбляюсь в него все сильнее и сильнее с каждым днем, и я абсолютно ничего не могу с этим поделать. Если честно, мне не хочется ничего с этим делать. Потому что это потрясающе.

От корабля «Айрдейл» остался только каркас, поэтому ветер обдувает нас со всех сторон, и Дэр убирает рукой со лба непослушные волосы. Когда он это делает, его кольцо слегка сверкает в приглушенных лучах солнца. Меня с головой накрывает внезапное чувство дежавю, словно я уже видела, как переливается его кольцо, озаряемое дневным светом, словно мы уже были здесь, рядом с кораблем, вместе.

Мы уже были здесь в то же самое время, на этом самом месте.

Это невозможно.

Это невозможно.

Но это так.

Это так, и никак иначе.

Я это чувствую.

Эти мысли наполняют меня до краев, когда я смотрю на него, когда я любуюсь его кольцом, сияющим в свете заходящего солнца, когда я вижу, как развеваются на ветру его волосы.

Дэр опускает руку вниз, и это внезапно нахлынувшее чувство рассеивается, но его едва уловимые частицы остаются во мне, словно слабо ощутимые прикосновения далеких воспоминаний или полузабытого сна.

Я неуверенно смотрю на него, потому что то ощущение было слишком сильным, и я уже знаю, что он скажет дальше. Я знаю это.

«Ты в порядке?» – спросит он.

Мне остается только ждать.

Дэр отклоняется назад и пристально смотрит на меня.

– Ты в порядке?

Я нерешительно киваю, потому что, о мой бог, это именно то, что я и предполагала! Изо всех сил я пытаюсь держать дыхание и напомнить себе, что «это ведь всего лишь дежавю, Калла». Такое бывает. Но последнее время это происходит почему-то слишком часто со мной и с Финном.

К тому же это ощущение было так реально! Я резко мотаю головой, пытаясь стряхнуть с себя всю странность происходящего. Я не могу ускользать от реальности, я не должна становиться такой же, как Финн. Господи!

Дэр накрывает мою руку своей ладонью, и еще несколько минут мы сидим, устремив взгляды на океан.

Его руки теплые и сильные, и я стараюсь погрузиться в это чувство, отгоняя прочь все навязчивые мысли, потому что сейчас ничто не имеет значения, кроме этого момента.

Я наслаждаюсь тем, как Дэр кладет свою руку на мою талию, когда мы возвращаемся обратно к его мотоциклу. Я наслаждаюсь нашей близостью, когда мы усаживаемся и он заводит мотор. Я наслаждаюсь всем происходящим, потому что это по-настоящему прекрасно. Что бы еще ни творилось вокруг, только это имеет значение, и это прекрасно.

Мне кажется, что я парю, когда я сползаю с его байка и стою с ним лицом к лицу.

Мы просто молчим, неловкая пауза повисла в воздухе, будто никто из нас на самом деле не хочет прощаться и заканчивать этот день.

Наконец Дэр улыбается, фирменная улыбка медленно расползается по его лицу, и в уголках глаз появляются маленькие морщинки, которые как будто говорят мне: «Ну-ка, попробуй, дерзни». Он протягивает руку и заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос, и, клянусь богом, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наклонить голову и не прикоснуться щекой к его ладони.

– Еще увидимся, цветок каллы. – Он произносит эти слова, словно обещание.

Я киваю в ответ и наблюдаю за тем, как Дэр разворачивается и уходит прочь.

Господи, он красив, даже когда идет вдаль, покидая меня.

Вдруг он останавливается и поворачивается ко мне, как будто прочитав мои мысли.

– Калла.

– Да?

– Ты веришь в судьбу?

Я улыбаюсь, потому что этот вопрос кажется мне странным и глупым.

– Я не знаю.

– А я верю.

Наполненная теплом до самых краев, я возвращаюсь к себе в комнату.

Проснувшись утром следующего дня, я сразу слышу фортепианную музыку.

Когда я вспоминаю о том, что на сегодня не запланировано похорон, это кажется мне очень странным. Моя мать была единственной в нашей семье, кто умел играть на фортепиано.

Я выбираюсь из постели и осторожно крадусь по лестнице, направляясь в молельню и не зная, чего мне ожидать. Но никакие предположения не помогают мне подготовиться к тому, что я там увижу.