Юрий Литвин - Stiffen corpses: Жизнь и работа коченеющих трупов [СИ]

— Двери закроешь, может быть? — буркнул мрачный Эдсон, поигрывая кожаным портмоне с двойным дном.

— Может и закрою, а может быть и нет, — неопределенно отвечал Буцефал, втискиваясь внутрь, и добавил, — ветер, говорю, сука. И вообще, плохо без Солнца.

Он что-то прикинул в уме и все-таки закрыл, наконец, двери.

— Ну и вешайся! — посоветовал ему Эдсон и сунул портмоне в тайник, в котором, о чем знали все, хранились какие-то странные фотографии личного свойства, измятая записка, а также сборник стихов и рассказов Твин Ли.

— Соленое Озеро опять заметет, — продолжал бурчать карлик, — так и надо мормонам, сукам и Хэнгмену вашему тоже.

— Так и надо, — откликнулся я, окончательно просыпаясь, и усаживаясь на своей соломенной постели, — и я не вижу в этом ничего смешного, а тем более причин для столь бурного веселья.

Эдсон хмыкнул, и в этот самый момент, дверь содрогнулась от страшного удара и распахнулась настежь. В комнату ввалился здоровенный мужик, весь обсыпанный зерном и мукою.

— Уссеница! — хрипло и страшно высказал он с порога и поднял над головою топор. Не такой, как у Хэнгмена, поменьше, но тоже вполне приличного размера.

Эдсон сглотнул слюну, я, не вставая, протянул Мельнику, а это был он, зажженную сигарету. Он опустил топор, пошарил по карманам, нащупал наполовину высыпанную папироску, прикурил, поклонился в пояс, затем развернулся и медленно ушел, сгибаясь под порывами действительно усилившегося ветра. Я наблюдал за ним сквозь дверной проем, пока он не скрылся из вида. Карлик, отчаянно вздыхая, попытался пристроить дверь на место, но у него ничего не получилось.

— А мне Линда снилась, — сообщил я вслух, просто чтобы что-то сказать.

— Целуй ее в… — тут же откликнулся Эдсон, которого все еще била крупная дрожь. Он недолюбливал Мельника, а Мельник недолюбливал его. Такая вот грустная история любви.

— Веришь, Юзик… — продолжил было он, но тут дверь снова широко отворилась и на пороге возникли какие-то крестьяне в истерзанной одежде.

«Натуральные Исподлюбки!» — подумалось мне.

Мужики топтались на пороге и не решались войти, было их человек пять, или шесть, но никак не меньше. Потом один из них с виду постарше, упал на колени и стал отчаянно биться головой об деревянный пол, причитая:

— Может, умрешь барин? А? Может, умрешь?

К кому он обращался было совершенно непонятно, к тому же, по-моему, он был подслеповат.

Эдсон сплюнул на пол, а карлик сказал, обращаясь к предводителю Исподлюбков:

— Ушел ваш барин, как есть ушел. И вы идите!

Мужики неловко топтались, переминаясь с ноги на ногу, смущенно пряча за спиной вилы и косы. Их предводитель замер и прекратил бить поклоны, осмысливая смысл сказанного Буцефалом. Потом встал на ноги, отряхнул холщовые колени и произнес извиняющимся тоном:

— Виноваты. Батюшка. Обманулись. Лукавый попутал. Простите за беспокойство. Вот…

По цепочке из-за спины ему передали мешок, и он бережно положил его у входа.

— Вот, это… Сомика примите. Хороший сомик, сами ловили. Этими вот руками.

Он шморгнул, иначе и не скажешь, мясистым носом и застенчиво поинтересовался:

— А может это…

— Нет! — заорал Эдсон.

— А может, все-таки вы… Это ж быстро. Секунда. Убьете и все? А?

— Вон!

— Своими ж руками ловили!

Руки он тоже предъявил. А потом, согнувшись под яростным взглядом Титра ушел, пятясь задом. И товарищей своих увел, наконец-то.

— Титр в углу экрана: «Эдсон», — констатировала Сушеная Голова, молчавшая все это время.

Впечатлительный Эдсон трясущимися руками развязал мешок и предъявил нам его содержимое. Конечно же, никакого сомика там не было, а была там мертвая Купана Кыска с обрезанными по щиколотку ногами.

— Ножовкой резали, — авторитетно заметил карлик, — причем тупой!

— Исподлюбки! — закричал Эдсон, выбрасывая мешок вместе с содержимым за двери, — ненавижу!

На улице он задержался, видимо кто-то еще пришел. До нас долетели невнятные обрывки их разговора:

— Нету у меня… ненавижу… нет, не пойду…а Мельник что делает?…привет от Числолапа… Сука… ненавижу, ненавижу…нет, не прощу… выжатый лимон…

Вскоре он вернулся один, брезгливо вытирая руки о концертную куртку, в его пустых, ничего не выражающих глазницах, стояли слезы. Или дождевые капли. Не знаю… Хрен их Титров поймет. На всякий случай я спросил:

— It's rein? — спросил я.

— Ага, дождик, — ответил Эдсон, стряхивая с себя воду, — а ко мне никто не заходил?

— Менингит и корейцы, — цинично ответил я, надевая маску Джокера и вставляя в глаз металлический кружок, — доволен?

— Я же просил! — тут же завопил Эдсон, — никогда не напоминай мне о них!

— Га-га-га! — сказала Сушеная Голова.

Джокер помолчал и загадочно произнес, цитируя классика:

— Никогда и ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас…

— Сами все скажут и сами все дадут, — добавил вошедший в этот момент вслед за Эдсоном, Кат Скабичевский.

— Пошел вон! — закричал противник менингита, на что Кат резонно ответил:

— Я еще кофе не пил…

— На брудершафт, — предложил карлик.

— И я буду, — сказал Эдсон. Скабичевский недовольно скривил свою кошачью откормленную физиономию и произнес наставительно:

— Еще никто и никогда не пил на брудершафт втроем…

— Можно попробовать, — предложил Джокер помимо меня.

В течение семи минут, я следил по часам, Скабичевский, карлик и Эдсон пробовали, до тех пор, пока карлик не разбил свой стакан и не порезал руку осколками.

— Сссссс… — засвистел он и выбежал на улицу.

Эдсон вышел следом, потом я. Мешка с Купаной снаружи уже не было. Утащили. Зато у подножия Вала копошились неясные тени.

— Смотри, Джозеф, Заметающие Следы! — указал на них Эдсон. В это время что-то прожужжало у нас над головами и карлик с криком:

— Скорость — сука! — бросился бежать.

— Скорость звука? — переспросил плохо слышащий изнутри Кат.

— Нет, сука, — охотно прояснил противник корейцев, — скорость — сука. Ну, это вроде как деепричастие.

— А, понятно… А я тут черти чего подумал. Ой, — Скабичевский схватился за ухо, — Больно!

— Я думаю, — сказал я и снова вернулся в дом.

Эдсон нехорошо улыбнулся.

— Это Анальные Пчелки летят. Кусаются твари.

— Конечно, тут же Вал близко, — любезно подсказала Сушеная Голова, — двери дольше открытыми держите, еще и Числомах залетит.

— Не умничай, — посоветовал титр. Он постучал себя пальцем по костяному лбу и ощерился. Выглядел он отвратительно. Особенно растущие прямо из отполированного черепа кривые рога. А на Островах таких сотни. Как они там уживаются? Ума не приложу.

Внутри было еще хуже, неведомым образом, но я подозреваю, что через заднее окно в помещение проникла целая компания Хэнгменов. Тут были брат Витала, его друг, как зовут которого нее знал никто, потом Отот Жирный Хэнгмен и, разумеется, сам Витал Блумен собственной персоной. Они сходу набросились на медленно скисающий позавчерашний суп, одновременно выпивая друг с другом на брудершафт, обнимаясь и весело чирикая о чем-то сокровенно-профессиональном.