Юрий Литвин - Stiffen corpses: Жизнь и работа коченеющих трупов [СИ]

— Интересный способ передвижения. Однако.

На что Голова ответила, что лучше так, чем на поясе у придурка со звездочкой в голове. Я удивился. Она тоже. Тому, что я такой тупой. Потом на мой вопрос о том, что ей не нравиться у меня в поясе объяснила, что в поясе нравится все, а вот шипы на коленях создают массу неудобств.

Я саркастически засмеялся и пообещал запастись пластырем, при этом прикидывал варианты насчет того, чем бы тяжелым в нее запустить, не вставая с кровати. И, не найдя ничего подходящего, уже всерьез задумался о том, чтобы действительно выковырять вышеупомянутую звездочку из глаза. На время. Но не срослось. Сушеная Голова моментально прочитала мои мысли и сообщила, что на Острове ее никогда не кололи шипами и не били об стену, предварительно раскрутив за цепочку. Я любезно предложил ей катиться к себе на Остров и там торчать на заостренном колу, как она делала до того, пока ее оттуда не сняли. После этого Сушеная Голова стала всхлипывать и говорить, что это запрещенный прием, потом закатилась обратно под кровать и прошуршав немного затихла.

Я снова стал немного слип-слип, но тут на улице грянул взрыв и пуленепробиваемые стекла в моих окнах завибрировали.

«Ни хрена себе!» — подумал я, но все равно вставать было лень. Когда взрыв повторился, я повторил эту фразу, но уже вслух и, встав с кровати, пошел на улицу разбираться, что к чему.

По улице шли Ремонтные Работы. Они подходили одна за другой в своих оранжевых жилетах на мощных накаченных Трудом телах к Железному Дубу и бросали в его Дупло, что-то квадратное, прессованное, упакованное и перетянутой ремнями, после чего разворачивались и не спеша уходили. Сначала шли крупные Работы, потом помельче, последней еле плелась совсем паршивенькая неприглядная рАБОТЕНКА на тонких кривых ножках, и из последних сил тянула свой утрамбованный сверток, внутри которого, что-то по-поросячьи повизгивало и шевелилось. Внутри дуба что-то взрывалось и перекатывалось. Я насчитал не меньше десятка крупных Работ и сказал: «Ого!»

Подошел Бригадир и объяснил, что сегодня у Железного Дуба День Открытых Ветвей, и вы уж, простите великодушно, но не воспользоваться таким шансом просто глупо. Утилизация! Я был вынужден с ним согласиться, мы раскланялись и я насчитал еще десять взрывов до того момента пока снова не наступила тишина.

И тут на меня напал Тормоз. Пивец пытался как-то привлечь мое внимание, и даже, по-моему, что-то орал мне в мозг, но вы же знаете здешних Тормозов! Если прицепится, уже ни за что, не отцепится. Обняв меня за правую ногу, он принялся елозить по ней, как молодой кобель, вгоняя меня в полную Прострацию. Хорошо, что моя Прострация полной не бывает, рефлексы не те, и потому крепко взяв его за холку, я вывернул его наизнанку чисто автоматически.

Поставив его на землю в другом переменившемся обличье, я немедленно узнал выпавшего из Летающей Тарелки Буцефала, который в данный момент должен был находиться на Корабле Кэпа в качестве Юнги.

«Ага, — сказал я сам себе, — он еще и Аморф. Очень приятно».

Как известно, существа, принадлежащие к этому подвиду, имели особенность презабавно менять собственное обличие, привычки, пристрастия и политическую окраску.

Следующая мысль тоже была логичной:

«И куда, спрашивается, запропастился наш Тормоз? Что-то давненько его не было видно».

Моментально память дала подсказку:

«В последний раз, ты, Юзик, наблюдал его в сомнительной компании выпавшего из Тарелки недомерка».

Вот тут-то я и сказал вслух многозначительное:

«Ага!»

— Та со такое! — завопил карлик, пуская слюни по круглому хорошо откормленному подбородку, его голубенькие глазки светились беспросветной тупостью и одновременно азартом, — опять наизнанку, шестой раз за день! Я уже забыл, какой я на самом деле.

— Не все ли равно? — спросил я, вытирая штаны рукавом. Ли было все равно, а Пивец глядел на карлика осуждающе.

— А какой сегодня день? — спросил Буцефал.

— Сегодняшний, — ответил я любезно.

Дурачек посинел, потом позеленел, потом снова принял свой мерзкий розовый цвет младого поросенка. Тоже мне Розовый Морган выискался! Тот еще, кстати, тип. Не доверяю я ему. Ни на грамм.

Карлик, между тем, утер пот со лба и произнес:

— Ну, слава Богу, а то я уже испугался, думал все еще вчерашний!

«Ага! — сказал я про себя, — вот оно что! Точно вчера же был День, Когда Вуглускры отлавливают всю эту босоту — карликов, шмарликов, бурликов и прочих иждивенцев!»

— Вуглускры? — спросил я.

Карлик испуганно кивнул.

— Ну, так бы сразу и сказал.

Я развернулся, и хотел было вернуться в Дом, но карлик умоляюще посмотрел мне в рот и спросил:

— А завтра, завтра точно будет Завтрашний День?

Я пожал плечами:

— Это зависит от того, взойдет ли Солнце.

Карлик сразу помрачнел:

— Значит, не будет.

Я с интересом поглядел в затянутое тучами небо:

— Чего й то?

— Оно теперь вообще никогда не выйдет, — Буцефал шмыгнул носом, — Инспектора посадили, подняли старое дело о групповом изнасиловании, признали причастным, мол, светило, значит, участвовало, ну и понеслась канитель…

— Ужасно! — прокричал Пивец и заметался по садовой дорожке, — это просто ужасно!

— Да уж дела…

Я представил нашего большого теплого Солнца на Скамье в Зале Правосудия, как сидит оно, обхватив свою кудлатую рыжую огненную голову, как причитает: «Не виновно!» А суровые Присяжные тут как тут: «Виновно!» И Верховный Судья, и А-Инспектор, и Электронный Репортер, как же без него, ухмыляются, глумятся… А тучи за окнами все гуще и гуще…

— Слышишь, этот, как там тебя, Буцефал, — позвал я.

— Да, — откликнулся карлик.

— Так что, на небе сейчас действительно никого нет из тех, кто мог бы выйти?

— Никого.

Тут я заметил Сушеную Голову, которая выкатилась на крылечко и с интересом прислушивалась к разговору. Потом вякнула:

— Маленький человек. Еда.

— Сама ты еда! Я Избранный! — вскинулся Буцефал.

Я недовольно поморщился:

— А ну-ка тихо тут. А этот, сменщик, как его?

— Месяц? — подсказал карлик.

— Ну да.

— Признали Низшей Расой и отправили на Прииск.

— Конец света! — отозвалась Сушеная Голова. — Апокалипс.

— Не трынди, — сказал я, — сейчас фингал под глаз поставлю, за цепь раскручу и отправлю светить на небо в лучшем виде.

Голова фыркнула и укатилась, а Пивец поковырялся в носу и сказал:

— Вариант!

Наклонив лысую голову, Буцефал побрел прочь, я сплюнул и тоже побрел прочь, от него. В дом. Спать. Надоели. Прежде чем лечь, я изловил-таки Сушеную Гадину и подвесил на стене на крюк, предварительно забив в поганую пасть хороший кляп.

— Ветер, сука! — мрачно произнес карлик, просовывая голову в дверную щель.