Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Я, когда до его дома-то пошел, по дороге деда Матвея встретил. Мы с ним решили обстановку проверить, глядим – дверь нараспашку, а сам Лука в прихожей сидит да вроде как с ботинком возится. Мы решили, что он работать пробует, отвлекать не стали.

– Хоть бы сказали человеку, что он не заперся.

– Да кто ж его здесь тронет! – Петр глухо захохотал. – Нет, Луку у нас все уважают, все жалеют.

– Недоброжелатели у каждого есть. Шалый тот же – мало ли, что ему там в башку пьяную взбредет.

– Шалый товарища своего в больничку отправил. Лицо ему раскурочил, представляешь? А без дружков он наружу не высовывается обычно, злобу копит. Видать, пообломали ему рога-то в колонии.

– Да скорей всего, кто бы там его выходки терпеть стал. Я наслышана, там и не таких ломали. Погоди-ка, – Тамара приложила палец к виску, будто о чем-то задумалась. – Ты откуда про товарища и больницу знаешь? С Бориской вроде никто не общается из наших.

– Да, в общем… – Радлов замялся, но все же объяснил: – Матвей Иру приютил. Она и рассказала.

– Шибко Матвей добренький, – Тома скривилась.

– Не убивать же ее теперь, в самом деле!

– Нет, конечно, – согласилась женщина с такой интонацией, словно втайне именно этого и хотела. – Только зачем помогать? Мы вроде с Матвеем дружны, а она на могиле у Лизы дрянь всякую писала.

– Вообще-то Шалый у нас герой с бабами драться. Как бы она с ним жила? Сама подумай, такая силища на женское тело – убил бы девку и все. Так что не вижу я, чего тут к старику придираться. Как нужным посчитал, так и сделал. Да и один он, одному жить хорошо разве?

Тома промолчала. Натянула на руки варежки, залезла с головой в пасть духовки и вытащила приготовленную запеканку. Пар, пропитанный запахом еды, столбом взмыл под потолок.

– Накладывать тебе?

– Не хочу, – хрипло сказал Радлов. – Пусть поостынет, что ли…

Затем он ссутулился еще больше, посмотрел мутным взглядом себе под ноги и печальным тоном спросил:

– Чего делать-то будем, а?

– В каком смысле? – не поняла Тамара.

– Свиньи здесь однозначно помрут. А даже если сразу не помрут – почва отравлена, ничего на ней не взойдет в этом году. Так что все равно с голодухи падеж начнется. Оклад с завода весьма скромный. Да и, не ровен час, скоро всех переселят куда-нибудь в еще большую дыру. С Андреем ведь первый звоночек…

– Чего ж звоночек, коли он сам уезжать собрался?

– Он, может, и собрался, да тут в другом дело, – Петр выдержал паузу, пытаясь привести в порядок разрозненные мысли. – Уж больно быстро завод откликнулся. То есть… с завода , конечно. А участок на другой стороне озера. Вот как, по-твоему, может пригодиться участок в восемь соток, отделенный от основных цехов озером?

– Не знаю, это по твоей части.

– А я тебе скажу – никак не может. Так далеко вспомогательные помещения не делают. Только если дополнительное производство открывать. Восемь соток для этого настолько мало, что просто смешно! Нет, рано или поздно всех оттуда сгонят.

Тома пристально поглядела на мужа.

– Ты не думал, что когда начнут массово скупать землю – все сделки через тебя пойдут?

– Думал. Это меня больше всего настораживает. Даже… – осекся, но закончил, переборов онемение языка: – …пугает.

– Чего пугаться? Можно денег накопить, откладывая с каждой сделки, и уехать в то же Вешненское, там поспокойней. На Город-то мы не накопим, а снимать жилье – годы не те.

– На самом деле я в этом участвовать не хочу, – Петр издал нервный смешок – короткий и с придыханиями, как спазм. – Скупать будут по дешевке или вовсе переселят, как я уже говорил. Вот как я к тому же деду Матвею пойду? Он ведь хочет на своей земле помереть.

– Почему тогда к Андрею пойти не постеснялся?

– Да потому, что он… – начал Радлов, резко повысив голос, но внезапный стук в дверь перебил его.

Стучали громко и настойчиво, как будто намеревались ворваться силой.

Петр на всякий случай загодя сжал правый кулак, спрятал его за спину и отворил. На пороге стоял Лука, грязный и мокрый, весь в лоскутах болотной тины. Ладонь у него была обмотана тряпицей, а тряпица пропиталась кровью и сползла на запястье, так что из открывшейся раны подтекала кровь.

– Господи, Лука, да что стряслось-то?! – испуганно воскликнул Радлов, пропуская друга в прихожую.

– Я… Илью видел. Только это не он.

С кухни выбежала Тамара с посеревшим от страха лицом.

– На руку его погляди, – обратилась она к мужу. – Веди его на второй этаж, я сейчас йод принесу, обработаю.

На втором этаже Петр усадил гостя на диван, несмотря на грязную одежду, и налил ему воды. Лука пил жадно. Он до того продрог, что зубы его стучали о край стакана.

– Где ж ты так порезался? – допытывался Петр, но обувщик молчал, будто вовсе не слышал вопроса.

Напившись, он вернул стакан и уставился на клочок бумажки, забытый у края стола. Это был обрывок заводского послания с шапкой письма и номером, который Радлов предусмотрительно отрезал перед походом к Андрею.

– Они дом сожрали, – сказал Лука, чуть не плача. – В щепки обратили.

– Успокойся, отдышись. Какой дом? Кто «они»?

Лука окинул комнату блуждающим взглядом и растерянно произнес:

– Не помню, – затем прокашлялся и совершенно невпопад добавил: – Я слежу.

– За кем?

– Нет. Здесь так написано, – обувщик схватил клочок бумаги и указал Радлову на строчку:

Уведомление: 33/19.13.6.8.21.

– Это просто цифры, Лука.

Тот отрицательно покачал головой и проговорил, будто зачарованный:

– Тридцать три пташки кружат вокруг меня. 33 буквы алфавита. «Я слежу».

Петр поглядел на номер пустым взглядом, ничего не понял, с каким-то жутким остервенением скомкал бумажку и отбросил ее в сторону.

Тут в зале появилась Тамара, неся в руках темный пузырек и бинты.

– Мусоришь-то зачем в доме? – возмутилась она.

Затем села перед Лукой на стул, положила его руку себе на колено и сорвала рыжую от засохшей крови тряпку. Внутренняя часть ладони, указательный и средний пальцы были сплошь в глубоких порезах.

– Как будто стекло наотмашь бил, – прокомментировала женщина, залила раны йодом и крепко их перевязала.

Лука два раза вздрогнул от боли, но ничего не сказал. Казалось, на боль реагировало только его изможденное тело, а разуму было все равно.

– Голоден? – спросила Тома и поглядела на гостя с нежным беспокойством. – Я сейчас ужин принесу.

Лука набросился на еду, как лесной зверь, и ел жадно, голыми руками заталкивая куски пищи в свой искривленный рот. Из глаз у него ручьем текли слезы, как всегда. Слезы он вытирал обшлагом куртки и продолжал расправляться с запеканкой, не замечая того, что плачет.

– Оставайся-ка ты у нас, – предложил Петр, так и не прикоснувшись к ужину. – Всем спокойнее будет.