Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Нет. Не хочу, – глаза у обувщика горели безумным пламенем, и говорил он с болезненной и оттого чересчур явной убежденностью. – Мне домой надо. Домой надо, слышишь!

Радлов пытался спорить, но потом подумал: «А если ночью уйдет? Как мы его тут удержим?», поэтому вызвался его проводить. Тома поглядела на мужа с недоумением, но переубеждать не стала.

Ветер за окном немного успокоился.

Окна больше не пели.

Дом Луки стоял нараспашку. Когда Радлов вошел, он увидел на полу дорожку из капелек крови, ведущую к комнате покойного Ильи.

Обувщик был сильно утомлен и плелся сзади. Переступив порог, он указал на капли и произнес:

– Эти букашки меня в лес увели, представляешь?

Радлов содрогнулся всем туловищем, так что у него даже затряслись водянистые щеки, которые от бессонницы не впали, а лишь опустились книзу, превратившись в кожистые складочки по бокам лица.

Все углы были засыпаны черным песком – ветром нанесло.

– Прибраться бы здесь, – сказал Петр вполголоса.

Лука прошел мимо, никак не реагируя на слова друга, и направился в комнату сына. Его слегка пошатывало, так что Петр был вынужден схватить его под мышки и осторожно довести до места.

Там Лука забился в угол и принялся зачем-то копаться в угольной крошке с пола. Радлов сразу же заметил кровавые полосы на разодранной простыне и разбитое оконце. От оконца веяло стужей; край стекла, оставшегося в раме, был темно-красный. Осколки под ним – тоже.

– Вот ты как руку поранил, – догадался Петр. – Ну ничего. Завтра съездим с тобой в Город, купим новое стекло да вставим.

– Не нужно. Больше песочка, больше корма для пташек, – обувщик улыбнулся больше обычного, и лицо его сделалось страшным.

– Опять ты за свое…

А Лука и говорит, проваливаясь в туман:

– Пташки на моих семенах вырастут. Сильные вырастут, крепкие. Размах крыльев – что твой дом, Петр! А по весне-то пташки всех вредителей уничтожат. И тогда взойдет трава, и что это за трава будет – загляденье! Сочная, зеленая, до небес! А вместе с той травой Илюша мой встанет, и будем мы жить – не тужить. Правда же?

– Правда, – подтвердил Радлов хрипло, сдерживая слезы, подступившие откуда-то с обратной стороны глаз. Сердце у него сжалось, в голове мелькнуло воспоминание о падчерице, и он добавил совсем тихо: – Я тебя, Лука, понял.

Вскоре наступила резкая оттепель, и снег сошел не только в поселке, но и за его границами, обнажив желто-серый ковер из сгнивших да засохших трав прошлого лета. В самом поселке такого ковра не было – там расстилалась пустыня пепельного цвета.

Рябой вернулся через неделю. Кость ему кое-как залатали, но лицо все равно сделалось еще более уродливым, чем прежде, и к затянувшимся язвам на щеках добавилась непроходящая шишка с одной стороны. На Шалого обиды он не затаил – обиды вообще-то очень легко заливаются алкоголем.

Несколько дней кряду они с Бориской пили на радостях и шатались по деревне, распугивая жителей своими пьяными выходками. Однажды даже разломали кому-то забор, веселья ради, и разбили новое оконце, которое Радлов все-таки поставил в доме Луки.

Андрей до сих пор не уехал. С момента обсуждения сделки он успел чуть ли не у каждого местного поинтересоваться, как бы тот поступил на его месте. Большинство из них были старики, потому убеждали остаться – на то они и старики.

К концу месяца и река, и озеро полностью освободились от ледяного панциря. Люди чинили причал и выволакивали свои лодки. Вот только заработков для лодочников не ожидалось никаких – селение после зимнего мора замерло.

За старым грачевником к тому времени пустили железнодорожную ветку, предназначенную исключительно для товарняка, и в Город потянулась разрозненная череда вагонов-корыт, груженных камнями да обогащенной медью.

На деревьях потихоньку набухали почки, хотя многие из них тут же чахли и сохли, не успев распуститься. Дым, застилавший внутренности горы тягучим туманом, отравлял любую неокрепшую жизнь…

Двадцать шестого марта Радлов поднялся довольно рано. Он до сих пор не мог спать, потому всю ночь вынужден был разглядывать странные фантасмагории, проплывающие во тьме перед уставшим взором. Мимо проносились лица давно умерших людей, стайки облезлых птиц, кресты и могилы, а через все это просвечивалась тяжеловесная обстановка спальни.

В доме с самого утра клубился какой-то чад. Радлов настежь открыл все окна, чтобы проветрить, и два часа бесцельно бродил по комнатам, так что Тамара несколько раз просыпалась и заспанным голосом просила не шуметь.

В восемь часов Петр отправился на завод. Двери перед ним распахнулись сами собой, как и всегда – кажется, он вообще был единственным из местных, кто мог беспрепятственно туда проникать.

Что происходило внутри, неизвестно, но выскочил Петр почти сразу – злой, взмыленный, с толстым конвертом в руках.

Вернувшись к себе, он с ненавистью разорвал обертку и обнаружил восемьдесят тысяч рублей разменными купюрами, нотариальную доверенность на свое имя, а также бумагу следующего содержания:

«Управляющему производственного цеха;

И. о. заместителя директора ШМЗ им. Мелехина

Радлову П. А.

Уведомление: 33/4.16.13.16.5.6.15

Вам надлежит в пятидневный срок на основании приложенной доверенности заключить от имени ШМЗ договор купли-продажи земельного участка…»

Далее, как и в прошлый раз, указывались подробный адрес участка и информация о владельце. Еще ниже, у края листа, было напечатано:

«В случае неисполнения вами служебных обязанностей вы будете оштрафованы».

– О, как! – сказал Радлов вслух с язвительными нотками. – А в прошлый раз взысканием грозились. Глядишь, такими темпами до смертной казни доберемся.

Он усмехнулся, по привычке радуясь собственной шутке. Потом в голове его тревожной искоркой вспыхнула мысль: «А как же я заключу этот чертов договор, если Андрей согласия не давал?».

Впрочем, в тот же день, сразу после полудня, заявился Андрей и сообщил, что готов продать участок, если Петр накинет хотя бы по пятьсот рублей за ар. Это, мол, получится больше на четыре с половиной тысячи, благодаря чему удастся внести задаток за хорошее съемное жилье. Петр, скрепя сердце, согласился. Следующим же утром они вдвоем съездили в Город и переписали землю в собственность завода.

Вещи Андрей продал по дешевке или раздал. Дубовый стол, например, за копейки ушел мужичку, обитавшему по соседству, а старая бежевая тахта совершенно бесплатно досталась деду Матвею. Тот поставил ее Ирине в комнату, чтобы женщина больше не ютилась на раскладушке.

Двадцать девятого марта Андрей уехал. Особенных проводов ему не устраивали.