Алексей Грашин - Кошки не всегда молчат

– Мне тоже, – пискнула Рике, прижавшись щекой к его ладони. – Хельга…

Ларс помрачнел – Ирма вчера сказала ему про Хельгу.

– Я попробую что-то узнать. Должны остаться хотя бы образцы ДНК неопознанных жертв, можно сличить их с твоей…

Он погладил дочь по волосам.

– Запомни: пираты всегда проигрывают. Они могут вывесить чёрный флаг, но это ненадолго. Надо ещё разбираться, откуда их столько взялось, и кто достал им оружие…

– Но полиция же разбирается, – сказала Рике.

– Полиция… Ну и я кое-что проверю.

– Пап, – она повернулась в постели поудобнее, – а почему оккупантов-дойчей у нас называют Морские Псы? В других странах их же как-то по-другому зовут.

– Морские – потому что напали с моря, подло, вероломно. И вели себя хуже злых собак на чужой земле. Потому и псы. А зовут их и правда по-другому – нацисты. А у нас прижилось «Морские Псы». Ну да, у них вроде было подразделение с таким названием, действовало как раз неподалёку. Ммм, сейчас не вспомню… Ну да неважно.

– Я тут ещё хотела сказать, – как Рике не тяжело было выдавить это из себя, она смогла: – Ирма встречалась с другим мужчиной, пока тебя не было. И вела себя… некрасиво.

Ларс вздохнул.

– Знаю. Она сама рассказала. Ты не сердись на неё, дочь. Ирму тоже можно понять. Представь, каково ей – в чужой стране, одной, с двумя детьми на руках, без поддержки… Я её не виню. Помнишь, как нам было тяжело, когда погибла мама? Как это подкосило бабушку, а потом и дедушка ушёл к ней? Он же сам был из приюта, родных никого, а маму твою они очень полюбили. Я ведь тогда совсем сдал, тебя могли забрать и передать в приёмную семью. Но появилась Ирма, и у нас наладилось. И сейчас наладится. Она, конечно, злилась на меня. Нельзя было так надолго вас оставлять одних.

– Ты же больше не оставишь? – Рике заглянула ему в глаза. – Я тоже злилась.

– Вот тебе крест! – и Ларс размашисто перекрестился. Рике знала, что этой клятве он научился от мамы Кати. Так делали в Остланде. Она посмотрела на стол, где молодая мама смеялась вместе с ними в объектив камеры, в туче морских брызг.

– А где альбомы с фотографиями? Дедушка Арне, бабушка? Я тут хотела посмотреть, и не нашла.

– Ирма куда-то убрала. Ты у неё не спрашивала?

– Да не, потом забегалась и забыла…

– Ну а как в школе у тебя дела? А Илзе твоя, забавная бабулька, она как?

– В школе… Пап, представляешь, я по обмену попала играть в чужую команду! И мы нашу BHS обыграли, вот смеху было. Правда, девчонки на меня обиделись. Некоторые. А Илзе, она заболела. К ней сейчас дочь приехала, ухаживать. Говорит, покой нужен. Ну, я и не хожу пока. Слушай, вот еще хотела спросить, так магия все-таки есть или нет? А то тогда в машине Ирма влезла…

– Не ходишь? Заболела. – Ларс нахмурился. – Печально. Хорошая женщина, в больнице очень за тебя переживала. А магия – ну какая магия, Ри? Опять книжек начиталась? – и он ткнул её пальцем в рёбра через одеяло. Рике с удовольствием захохотала, извиваясь.

– Вот и Селин, дочь Илзе, так сказала! Какая магия, говорит, глупости! А так хочется, чтоб она была! Ха-ха-ха!

– Давай вставай умываться, – сказал Ларс, поднимаясь. – Пора завтракать, хохотушка.

Вечером, когда все сидели за ужином, Рике осторожно заглянула в голову Ирмы – так, как она заглядывала к Валиду-Валету. Альбомы с фотографиями, да… Но они были лишь предлогом.

Когда она грохнулась со стула, все повскакивали, и даже Улле протянул ей руку.

– Осторожней! – воскликнула Ирма. – Разве можно качаться на стуле?

Однако причиной падения было вовсе не баловство. Рике отпрянула от липкой чёрной паутины. Когда смотрела Ирму, она окунулась в эту гадость лицом – так ей показалось. И хоть над головой Ирмы было всё в порядке, черные конусы и струи исчезли, да и сама мачеха казалась оживленной и веселой, Рике это очень не нравилось.

Жутко хотелось рассказать отцу. Но как? Что она сможет ему показать, доказать? Чего доброго, решит, что дочь съехала с катушек, или того хуже – мстит Ирме за прошлые обиды. Вот этого Рике уже совсем не хотелось.

В сентябре сорок третьего на территории посёлка рабочие споро соорудили небольшой барак за двумя рядами колючей проволоки, соединенный проходом с основной территорией.

Ленц завел привычку вваливаться к Фаулю без стука, как к себе. Так заявился и в этот раз.

– Дружище Сюльвестр! – крикнул он. – Ты дома?

Фауль вышел из кабинета.

– У меня небольшой сюрприз. – Штурмбанфюрер хлопнул коменданта по плечу, но глаза его глядели серьёзно. – Появится новый контингент. Пражские еддеи. Пять лет умудрялись прятаться, но мы их всё-таки поймали. Старый дед и девять мальчишек, от одиннадцати до четырнадцати лет.

– А почему к нам? Есть же Аушвиц, Треблинка…

– А к нам потому, что это особенные еддейчики. Они умеют делать гойлемов.

– Это что за гадость?

– Гадость, не то слово. Такие глиняные куклы, но живые. Ну, привезут их сегодня – сам увидишь. Фон Кляйн очень хочет ими заняться.

Глава «этнографов» уже несколько месяцев увозил женщин из посёлка к себе в лабораторию, в городок айнзацкоманды. Некоторые возвращались в тот же день, других не было неделями. Исследовательская работа, господа. Вернувшиеся предпочитали помалкивать, что там с ними делали. Некоторые не возвращались вовсе – говорили, что их отпустили домой за сотрудничество.

– Кстати, ты не переживай. – Эсэсман прошелся туда-сюда перед Фаулем. – Еддеи – не твоя забота. Ими полностью займется айнзацкоманда. Охрана, кормёжка. И вот что – любые контакты с контингентом запрещены. Разговоры, тем более передача им еды или каких-то предметов караются заключением в карцер.

– У нас есть карцер? – удивился обермайор.

– Мои люди уже занимаются. Так что, герр комендант, идите и доведите вашим подопечным эту важную информацию.

Фауль щёлкнул каблуками, надел фуражку и вышел в дверь, Ленц – за ним. Собрав женщин в зале комендатуры, он пересказал слова эсэсмана, добавив жути. Штурмбанфюрер, наблюдавший за собранием от дверей, холодно усмехнулся и вышел.

– Пойдём-ка, посвистим, – комендант догнал Гудрун, которая медленно шла к дому, и ухватил её за рукав. – Пока мать в городе.

Он спал с Бирге с первой недели её работы. Связь они не афишировали, коменданту не хотелось, чтоб болтали, что он жарит экономку. Она приходила, когда дочь уже спала, а посреди ночи женщина поднималась – шла обратно в комнату к Гудрун. Но и про занятия Фауля с её дочерью она не знала.

Успехи в командовании грызунами давались трудно. Он научился нескольким простым свистам, но когда пытался исполнить что-то посложнее, крысы путались, суетились. Черно-серое мельтешение бесило обермайора, он в конце концов начинал топтать паразитов ногами, и крысы разбегались. Гудрун успокаивала герра коменданта, делала ему кофе, говорила, что поначалу всегда так, но уже скоро…