Тёма Шумов - Тиховодье

Если я стервозная и недотраханная сука, то ты – больной псих, – хотела ответить она, но вместо этого лишь что-то промямлила и уставилась в окно.

Они проехали мост перед выездом на окружную дорогу, и ей вспомнился еще один эпизод из их семейной жизни – неудачное путешествие в Испанию. Все начиналось точно так же, – дождливый серый вечер, мост, окружная дорога и трехчасовая поездка в Домодедово. Максу было четыре, он спал на заднем сидении, а они опять ругались. Причины она не помнила, но помнила, что, как всегда по завершении ссоры, муж отвернулся от нее и замолк. Так он поступал почти всегда после того, как заканчивалась активная часть этой сцены – отгораживался от нее, уходил в себя и игнорировал любые ее попытки заговорить с ним. Молчать он мог днями, отвечая односложно и только в случае крайней необходимости. Подобное поведение супруга изматывало ее даже больше, чем скандалы. В эти моменты она всегда ощущала себя виноватой перед ним. Пытаясь наладить отношения, шла на уступки, старалась привлечь его внимание, зачитывая анекдоты из твиттера, но он никогда не возобновлял отношения до тех пор, пока не убеждался, что она полностью морально раздавлена и наказана.

Да. Именно так. С его стороны это было наказанием. Ведь их брак (и сейчас она поняла это с особой ясностью) никогда не был союзом равных. Это всегда была игра в одни ворота, – в ее ворота. Она была студенткой, пытающейся пробраться в общежитие после одиннадцати часов вечера, а он – комендантом этого общежития. Она была всегда виновата, а он всегда прав. Она всегда тащила на своих плечах вину за конфликт, а он выходил из него победителем.

Так произошло и в тот раз. Выоравшись, он молча вел машину, не отвечая на ее вопросы и игнорируя ее.

Даже спустя несколько часов, когда они уже находились в Домодедово и стояли в очереди, ожидая начала регистрации на рейс, он не проронил ни слова.

Сонный Макс, терся возле нее как котенок. Иногда он оглядывался на отца, и взгляд его становился испуганным и удивленным. Он тоже пытался заговорить с ним пару раз после того, как проснулся, но в ответ получил лишь короткое и злобное «Отвяжись».

Сын был заспанный и заторможенный. В любой момент он мог раскапризничаться и запросить колу, хот дог или сникерс. Поэтому Катя решила предупредить возможный каприз и, оставив его с мужем, отправилась к автомату со сладостями и газировкой.

Зал был заполнен народом. Она не проталкивалась между спин и не перепрыгивала через чужие чемоданы, но вынуждена была петлять, обходя огромные очереди у упаковочных аппаратов и стоек регистрации.

Торговый автомат с газировкой, чипсами и шоколадными батончиками оказался в противоположном конце зала. На твердых антивандальных креслах дремало несколько пассажиров. Толстый усатый мужик громко и раскатисто храпел. Получив из автомата банку «колы» и «твикс», она удивленно разглядывала его, думая о том, почему храпящий никогда не будит сам себя. И в этот момент до нее донесся истошный женский крик.

Мать всегда знает, когда что-то случается с ее ребенком. Но не Катя. И не в тот раз. Она лишь удивленно оглянулась и не торопясь отправилась обратно к тому месту в очереди, где оставила Макса и мужа.

Ускорила шаг она только под конец, когда заметила странную суету возле стойки с регистрацией рейса 452Р Москва-Тенерифе – их рейса.

Ни сына, ни мужа не было там, где она их оставила. Нестерпимо заныли зубы, затрещали пломбы. Ее челюсти сжались, словно сведенные судорогой.

Человек десять сгрудились в начале очереди. От лестницы на второй этаж, к ним торопливо шагали двое полицейских. У одного работала рация. Она услышала треск помех и женский голос, разобрать смогла только «… ребенок…».

На спине выступил пот, футболка прилипла к телу.

Протиснувшись между зевак, она вскрикнула, увидев, что они разглядывали лежащего на полу Макса и бледное лицо Саши, сидящего на корточках рядом и пытавшегося его поднять.

– Максим! – закричала она и, отпихнув мужа, впилась в плечи ребенка. Сын открыл глаза.

Жив, господи спасибо тебе, жив.

– Вы мать? – произнес кто-то из толпы. – Он толкнул его.

Она подняла голову. Какие-то люди обступили ее мужа отнюдь не с добрыми намерениями, но полицейские уже были рядом. Женщина в серых капри и с жёлтым рюкзаком указывала на Александра.

– Я все видела, – сказала она Кате. – Мальчик сказал, что хочет в туалет, а этот… он толкнул его с такой силой, что ребенок запнулся за сумку и упал, ударившись головой. Звук при этом был такой, будто орех раскололи.

– Мама, – прошептал Макс и моргнул. – Я просто…

Веки дернулись и нервно сжались. Он опять моргнул, но не так как делал это раньше. Излишне резко.

– …хотел писать.

– Если это ваш муж, – обратилась к ней дама в капри. – Вот что я вам скажу, берите ребенка и бегите от него. Добра с ним не ждите.

– Непременно…

Отпуск был испорчен. Александр не разговаривал с ними все две недели, что они были на Канарах. Каждое утро он собирался и уходил из номера, возвращаясь только за полночь еле стоящим на ногах от выпитого. В случае необходимости он изъяснялся жестами и междометиями

Макс моргал, не переставая в течение полугода. Это оказался нервный тик.

На окружной дороге было темно и пустынно. Но сегодня этим она мало отличалась от остальных городских дорог.

Светофор возле заправки «Лукойл» мигал желтым. Яркая неоновая вывеска магазина «24 часа» отражалась на темных лужах и мокром асфальте. Они не один раз заправлялись здесь во время летних поездок в деревню, где у родителей Александра был дом. Старый, деревенский, настоящий. Из почерневшего от времени оцилиндрованного бруса. С покосившимися стенами и покатым полом. И пах он, так же как старые деревенские дома.

Точнее вонял.

В отличие от мужа, проводившего там каждый летний выходной, ей никогда не нравилось бывать в деревне. Она считала себя городским жителем и гордилась этим. Она не знала, чем кабачок отличается от цуккини и не видела никакой романтики в созерцании закатов и в кормлении собственной кровью комаров или клещей. Спустя полчаса в деревенском доме ей переставало хватать воздуха, и она начинала задыхаться. Катя полагала, что виной этому аллергия на деревянную труху или пыль, может быть на не видимую глазу плесень, проевшую стены дома. Поделившись подобными мыслями с мужем, в ответ она услышала, что, если у нее и есть аллергия, – это аллергия на работу.

Конечно, это была неправда. Ей стало обидно, но спорить с ним, возражать и доказывать что-то она не стала, – к тому времени она уже лишилась части иллюзий на его счет. Просто с тех пор всякий раз она начала находить повод, чтобы не ездить в деревню.