Тёма Шумов - Тиховодье

Отбежав на десяток метров от памятника, Катя оборачивается. Скульптура мальчика и постамент выделяются на фоне красноватого неба. Но, даже приглядевшись, она не может различить ни мертвеца, восставшего из могилы, ни высокой эфемерной женщины, схватившейся с ним и взмахом руки повелевшей Кате убираться.

Они исчезли? Так быстро? Или же их и не было?

Когда до арки остается лишь четыре ступеньки, треща ломающимися ветками, и пошатываясь, из кустов выходит гигантский клоун, с которым она столкнулась на входе в парк. Он похож на выбирающийся из подлеска бульдозер. Она совершенно не удивляется тому, что он самостоятельно передвигается на не сгибающихся широко разведенных ногах, но не понимает, как под ним могут ломаться кусты если он надувной.

…Ты должен перекатываться через изгородь, а не прорываться сквозь нее. Ты должен упасть и лежать, перекатываясь со спины на бок под порывами ветра. Ты полон спертого вонючего воздуха. Так какого же хрена ты прешь как танк, оставляя за собой гигантские следы на сырой траве?..

Клоун останавливается между ней и аркой. Его гигантская фигура перекрывает выход. Катя замирает в нерешительности. Несмотря на то, что клоун кажется медлительным и неуклюжим, он внушает безотчетный ужас. Она ощущает его тяжелый взгляд, даже когда отворачивается, словно черные дыры зрачков в глазах-блюдцах излучают странную энергию, и, оставаясь неподвижными, продолжают непрестанно следить за каждым ее движением. Дождь оставил на раздутых щеках клоуна кровавые подтеки, похожие на растекшуюся от слез косметику. Улыбка стала кривой, превратившись в ухмылку.

Катя делает вид, что пытается обойти его справа и клоун отклоняется вслед за ней.

– Куда?! Я тебе говорил, держать! – кричит он ей, низким сочащимся тестостероном голосом Александра. – Ты можешь, сделать что-нибудь нормально?

Нарисованный ухмыляющийся рот не раскрывается и не двигается. Голос звучит сквозь неровную сетку зубов.

– Ты, маленький пидор! Теперь давай лови ее!

Катя кидается вперед между ног клоуна. Но тот предугадывает ее движение и, отступив, делает круговое движение всем туловищем. Огромная рука сбивает женщину с ног. Она падает в кусты зеленой изгороди, и, обдирая ладони, хватается за колючие ветки.

– Вставай, поднимайся, – клоун склоняется над ней, из зрачков, заполненных космической бездной, на нее выплескивается ледяной ужас, по спине бегут «мурашки». – Вытри свой сопливый рот и за дело. Я сделаю из тебя мужика.

Голова, увенчанная цилиндром, раскачивается вверх-вниз. Он будто кивает самому себе, как…

…чертов маятник…

…человек, который обнаружил подтверждение своих ожиданий.

Она медленно пятится по газону прочь от аллеи, в темноту, царящую между тополями и березами, ожидая, что клоун бросится за ней. Но тот продолжает стоять посреди аллеи, перегораживая выход из сквера.

– Возьми в руки этот сраный топор! – слышит она, спрятавшись за огромным стволом дерева. – Баба, пидор! Бери топор и сделай то, что надлежит делать мужику.

На аллею возвращаться бессмысленно и опасно. Катя решает найти дыру в заборе, окружающем сквер. Каждый год кто-нибудь из местной шпаны выламывал и отгибал несколько прутьев, чтобы сократить себе дорогу в центр города. При этом городские службы заделывали образовавшиеся прорехи довольно неспешно, и местные жители успевали вытоптать широкие тропинки.

– Лучше тебе не сталкиваться с детоедом один на один… – голос клоуна звучит все тише. – Особенно если ты – мокрая курица. Тупая мокрая курица! Детоед сделает тебе СЕКИР-БАШКА, и не ослабит хватку держа тебя за ноги. Потому что он – настоящий мужик, а не какой-то сраный пидор!

Катя крадется параллельно аллее, следя за раскачивающейся фигурой, до тех пор, пока клоун не растворяется в темноте. Её обступают одинаковые деревья и кусты. Над головой сплетения кроваво-черных ветвей, и сливающееся с ними месиво туч и облаков.

По ее расчетам она должна была упереться в забор уже через несколько метров, и когда этого не случается, сделав еще несколько шагов, с все учащающимся сердцебиением, она в панике оглядывается. Ни аллеи, ни арки, ни клоуна, только все те же темные силуэты деревьев и низкие чахлые кусты.

Неужели заблудилась? Возможно ли это?

Надо просто идти в одном направлении, думает она, это только в сказках герои плутают в трех соснах. В реальной жизни, в городе нереально потеряться. Надо двигаться прямо, никуда не сворачивая, и ты обязательно рано или поздно куда-нибудь выйдешь.

Несколько раз запнувшись о торчащие из земли корни, Катя включает камеру телефона. И в тот же момент точно такая же вспышка ослепляет ее. Она прикрывает глаза рукой, и яркий свет тускнеет, отклоняясь в сторону.

В нескольких метрах впереди, перед ней стоит собственное отражение. Она направляет камеру под ноги и подходит ближе. Протягивает руку и ее пальцы соприкасаются с пальцами двойника. Затем они переплетаются, и женщины крепко хватают друг друга за руки.

– Кто ты? – спрашивает она.

– …ты, – ответ двойника звучит как эхо, но в нем не чувствуется вопросительных интонаций.

– Где Максим? Ты знаешь, где он?

– …знаешь где он.

– Что происходит?

– …исходит, – хватка отражения слабнет. Ее копия взмахивает рукой (Кате на мгновенье кажется, что рука, вытянувшись, превращается в черное крыло), и легко подпрыгнув, исчезает, растворяясь на фоне туч цвета свернувшейся крови.

Раздается карканье, и темная тень проносится над головой Екатерины.

Ее обступает вибрирующая тишина. Дождь смывает багровую краску с туч. Небо темнеет. Проступают цвета. Остатки крови стекают с листьев. Впереди вспыхивает окнами бар «На посошок». На лицо падают темные капли ледяного дождя.

Она больше не знает, как из двух ипостасей Тиховодска ужасней.

Проспект Батова показался необычайно широким. Шире чем любая другая улица, видимая прежде. Шире самого себя в прошлой жизни. Она замерла посередине проезжей части, ощущая себя маленькой девочкой, потерявшейся в чужом городе.

Где папа? Где мама? Она почувствовала себя главным героем книги «Палпе один на свете». Она могла идти прямо по белой полосе и петь песни группы «Зоопарк». Могла зайти в банк и набить полные карманы денег. Играть на детской площадке? Взять с из витрины ювелирного магазина любое самое дорогое украшение? Любую приглянувшуюся шмотку в ОСТИНе? Для нее теперь не было ничего невозможного.

Кроме одного – обнять своего единственного сына.

В той книге был счастливый конец – все оказалось лишь сном. Но будет ли «хэппи-енд» у её сказки?

Пустое четырехрядное шоссе выныривало из бездонной тьмы под рассеянный свет сдвоенных фонарей по каждой из своих сторон, и, блестя черным глянцем луж, огибало безымянный парк перед старым, давно не использовавшимся по назначению, стадионом. С другой стороны, и по обочинам, дорога опять исчезала, погружаясь в черный неподвижный океан, состоящий из ночного мрака, страхов и водяной пыли. Где-то в глубине этого океана перемигивались неоновые вывески супермаркета и магазина автодеталей. Возле остановки, боролся с обступающей его тьмой павильон «На посошок» где местные любители дешевого бухла, всегда могли с пользой для себя и с вредом для своего здоровья потратить несколько сотен рублей из своей мизерной зарплаты. Обычно они мотыльками слетались на этот свет, кружили вокруг него, устраивались на ступенях и скамейках автобусной остановки, но этим вечером павильон впервые не пользовался популярностью. Его завсегдатаи изменили свои привычкам, а призывный свет мерцал и плыл, как бесформенное отражение на матовом стекле какого-нибудь привокзального сортира.