Тёма Шумов - Тиховодье

Над стойкой дежурного врача показалась бритая голова и она, громко вздохнув, приготовилась заорать.

– Долго же ты сюда добиралась, – раздался знакомый голос.

– Вы? – Катя, перевела дух.

– Я, – Рустам улыбнулся, вставая с низкого офисного стула и разгибаясь во весь свой немаленький рост. – Хотя с уверенностью ответить на этот вопрос уже не могу.

– Что вы тут делаете?

Он проигнорировал ее вопрос.

– Я все понял, – заявил полицейский, расстёгивая пуговицы на воротнике и рукаве форменной рубашки.

Его глаза подозрительно сияли. На висках блестели капельки пота или дождя. На столе перед ним лежал пистолет, чья черная матовая поверхность, выделяясь среди заполнявшего стол бумажного хлама, пугала своей чужеродностью и враждебностью.

– Что? – от нехорошего предчувствия в животе проснулся страх и принялся скрести своими лапками, пытаясь выбраться наружу.

Рустам закатал рукав.

– Вот, – он показал ей левую руку.

Выше запястья тянулись бледные следы давно зарубцевавшихся шрамов.

– И вот – он расстегнул ворот и провел пальцем по шее, будто показывая то, как надлежит перерезать себе горло, но на самом деле демонстрируя длинный след, оставленный удавкой. – Я обнаружил их совершенно случайно. И как не напрягал свою память, я ничего не мог вспомнить о том, когда и как их получил. Лишь после долгой и напряженной мозговой деятельности я вытащил из головы какие-то обрывки.

Полицейский покрутил пальцем, так словно наматывал на него результаты этой самой мозговой деятельности. Его жестикуляция была гораздо живее и насыщеннее чем в прошлые их встречи. Присутствовала даже некоторая лихорадочность в движениях.

– Они походили на стершиеся воспоминания сумбурного сна – бессмысленные и фрагментированные. Это меня н… н… насторожило, – возбуждение вызвало у него даже легкое заикание. – Только добравшись сюда и поняв, что нет никакой эвакуации. Все это бутафория. Я смог сложить фрагменты стёршихся воспоминаний и ужаснулся.

Он опять протянул руку, вывернув запястья и тыча пальцем в толстый бледный шрам поперек предплечья.

– Я делал это сам. И уже не один раз.

– Мне жаль, – Катя не знала, что ответить на это. Сначала ей захотелось как можно быстрее избавиться от общества Рустама. Было видно, что полицейский сошел с ума или находится на грани помешательства. Она подозревала, что никто (даже он сам) не мог бы сказать, что придет ему в голову в следующий момент. Поэтому все, что пришло ей на ум – банальное « мне-жаль ». Не выдавать же удивленно-восторженное « ух-ты », разглядывая следы членовредительства и коллапса чужого сознания. Или еще хуже – « вау-очуметь ».

– Но зачем? – добавила она, подумав, что необходимо поддержать разговор и выразить свою заинтересованность.

– Мы все, кто остался в этом городе, мы все – мертвы. Я понял, что мы проживаем один и тот же день на протяжении вечности. Когда вода сметает тут все, все начинается сначала. Мы забываем, что было, и опять безуспешно боремся, сами не знаем с чем, и пытаемся вырваться из замкнутого круга. Воспоминания пережитого дня остаются, такими как у меня смутными обрывками, неясными ощущениями. И шрамами, которые, впрочем, тоже со временем рассасываются.

Его слова звучали все тише, казалось силы оставляли его с каждым словом. Паузы между ними увеличивались.

– Я больше часа пытался покончить с собой. Так же как делал уже не раз до этого. Все безуспешно. У меня ничего не вышло. Все раны тут же затягиваются. Петля на шее, выстрел из табельного. Ничего не помогает. Мы должны дожить этот день до конца, дойти до какого-то финала.

Между ними повисла неловкая тишина. Рустам погрузился в свои мысли. Его взгляд уперся в одну точку, губы шевелились. Он продолжал вести диалог, но уже с видимым только ему собеседником. Катя стояла в нерешительности. Она не могла просто развернуться и уйти, но и находиться рядом с ним ей было тяжело.

И страшно.

Она лихорадочно пыталась подобрать слова, чтобы завершить разговор так, чтобы еще больше не ранить человека, одной ногой уже ступившего за край.

– Вам не повезло, – Катя, наконец, решилась заговорить снова.

Рустам посмотрел на нее. Лихорадочный блеск в его взгляде потускнел, он выглядел почти нормально, и она торопливо продолжила.

– Надеюсь, у вас все будет хорошо. Приятно было поболтать, но мне надо идти. Я хочу найти сына.

Катя сделала неуверенный шаг назад.

– Погоди, – Рустам положил перед ней толстую амбарную книгу. – Он действительно был здесь. Я нашел запись о нем в местном журнале регистрации.

На пожелтевших разлинованных страницах велся учет палат и содержавшихся в них пациентов.

– Вот он, – полицейский ткнул пальцем с обкусанным ногтем в середину листа, и она прочла.

– Максим Нилов. Двести сорок один, – просчитала она вслух. – Двести сорок первая палата?

– Именно. Не хочешь спросить, почему я его искал?

– Нет, – ответила она честно. – Все что я хочу, – как можно скорее найти его.

– Погоди. Не торопись. Я, наверное, не с того начал. Я не звезда телевидения и не писатель, чтобы правильно излагать свои мысли. Я простой полицейский. Конечно, мне нужно было начать не со своих шрамов и переживаний, а с того как именно я понял, что мы мертвы. С того момента, когда осознал, что все вращается вокруг него. Именно он, – твой Максим, – ключ ко всему. Он виновен в том, что происходит с нами. Люди, которых я встречаю сегодня, каким-то мистическим образом завязаны на него. Я не знаю, как все это объяснить, но все они знакомы с ним. Любят или ненавидят его. Некоторые помешаны на нем. Парень в «Мазерати» говорил, что знает его; девка с пирсингом, на скамейке в парке, видная такая (он покачал перед собой на ладонях воображаемую грудь) рыдала из-за него. Когда я спросил, ответила, что ее бросил парень, которого, как ни странно, звали – Макс Нилов. Затем мужик в спортивных штанах, воспользовавшийся чрезвычайной ситуацией, введенной в городе, и похитивший шесть бутылок пива. Я прибыл по сработавшей сигнализации в супермаркете и задержал его уже на выходе. К этому времени одну бутылку он уже уговорил и заявил, что агенты «кровавой гэбни» упекли его сына в клинику «Сосновый Бор» и ему надо залить свое горе. У мужика был паспорт на имя Александра Нилова.

– Александр? – она не смогла скрыть удивления.

– Я так понимаю, это его отец? Как-то староват он для тебя. – Рустам махнул рукой. – Ладно. Меня это не должно касаться. Забудь. Я не о том. Меня напрягает другое, – я тоже связан с ним. Как я и говорил – все мы, все связаны.

Его глаза вновь засверкали. По щекам разлился румянец.

– Прежде чем началась вся эта ерунда, я побывал в странной отключке. В салоне сотовой связи некий умник спер айфон. Что-то где-то замкнул, что-то где-то подменил и спер новый смартфон с демонстрационного стенда. Говорят, это практически нереально сделать, но он сделал это. Вот только его все равно засекли на выходе. Последнее что я помню, прежде чем очнуться в патрульной машине – то, как отправлялся поговорить с его семьей. У меня стойкое ощущение, что этот несовершеннолетний умник и твой сын – одно лицо.