Тёма Шумов - Тиховодье

– И что на мне было надето?

– Да все то же самое, только куртки этой не было. Дурацкая куртка если честно.

– И ты не думаешь, что это странно?

– Ты вообще странная по жизни. За это я тебя и люблю. Давай уже выпьем.

Он и поднял перед собой указательный палец с сияющим обручальным кольцом.

– Вместе, – произнес он.

– Навеки – ответила она, посмотрев на свое тусклое с потемневшей гравировкой.

Они сделали по глотку.

– Фу… – брют оказался выдохшимся и неимоверно кислым. – Оно теплое.

– Лед совсем растаял, – констатировал Александр, заглянув в ведерко. – Подожди. Я быстро сбегаю вниз в бар на первом этаже. Они должны заменить его. Да и бутылку новую захвачу. Эта почти закончилась.

– Нет, – она схватила его руку. – Не ходи.

– Я мигом, – Александр натянул джинсы. – Одна нога там другая тут.

– Не надо, – она тоже стала одеваться. – Ты не знаешь, что там.

– Пять секунд, и я уже вернусь.

– Ого. Это то самое зеркало? – это было последнее, что она услышала от него, перед тем как дверь за ним закрылась.

Это было последнее, что она услышала от него в своей жизни.

Она села на край дивана. Откусила от бутерброда и тут же выплюнула его в руку. Он был безвкусным, как бумага или опилки. Бутафория. Все – лишь лживая инсценировка. Для чего? Может для того чтобы не дать ей встретиться с Максимом?

– Что я тут делаю, – прошептала она. – Мне надо найти сына. Остальное подождет.

Она вскочила, подобрала куртку полицейского и направилась к выходу.

В этот момент из колонок раздалась музыка.

– Саша? – она испугано обернулась. – Это ты?

На экране вместо фильма включился незнакомый ей черно-белый клип. Волосатый мужчина в «косухе» запел высоким голосом.

Истина здесь, ты её ощущаешь всей кожей,

Слишком близка, но не даст прикоснуться к себе,

Эта песня была написана на парте в школе, – вспомнила она, и по спине пробежал холодок.

Век твой молчит, для него твоя жизнь невозможна,

Вызов был брошен, стремительным вышел разбег

На экране появился кровавый подтек. Темная кровь закапала с потолка и побежала по стенам.

– Господи. Когда же это прекратится!

Коридор лишился зеркал и теперь выглядел коридором старого заброшенного здания. Стены покрывали трещины, через вскрывшиеся нарывы штукатурки зияла старая мертвая плоть кинотеатра – серые кирпичи.

Катя спустилась на первый этаж.

Там, где несколько минут назад находились столики кафе, теперь пол устилала цементная пыль и переломанная мебель. Вдоль стен стояли кровати с ржавыми панцирными сетками. На спинках некоторых висели рецептурные листы.

Перед дверями, перегораживая выход, стояла кровать на колесиках. Она была чуть больше, чем остальные обычные кровати – из тех, что используют в больницах для транспортировки лежачих больных из операционной в реанимацию, или из палаты в морг.

На ней лежало закутанное в белое тело.

Все повторялось. Нечто подобное Катя уже переживала, находясь в школе.

Она обнаружила, что это мужчина и не удивилась бы, если бы он поднялся на локтях и принялся выкрикивать безумные и оскорбительные слова в ее сторону.

Женщина подошла ближе. Седые жесткие кудряшки, поблекшие глаза, смотрящие в одну точку, серо-желтая сморщенная кожа.

Мужчина был мертв.

– Саша?! – вскрикнула Катя, узнав его. – Нет!

Может быть, он был скверным мужем, но он был единственным человеком из ее прошлой жизни. Из той жизни, где по улицам не неслись потоки воды, где светило солнце, а она, сидя в кафе, наблюдала за тем, как Максим катается на велосипеде.

Из скрытых ночной тьмой туч опять лил кровавый дождь. Ручьи плотной багровой жижи текли по желобам вдоль дорожки к кинотеатру.

Спустившись по ступенькам, она заметила сжавшуюся фигурку. На скамейке сидел карлик. Струящие вокруг него тёмно-бордовые потоки, делали его заметней.

– Это ты заманил меня в кинотеатр, – спросила она, подойдя и сев рядом.

Карлик поднял голову и посмотрел на нее.

– Может быть и я. А может и нет, – от его голоса по рукам и спине, как и раньше, побежали «мурашки».

– Зачем? Ты хотел, чтобы я встретилась со своим прошлым? Что-то напомнить? Показать?

– Делать мне больше нечего, – фыркнул маленький невидимый человечек.

Минуту они просидели молча, и когда она решила, что разговор закончен и начала встать, он продолжил:

– Я не хотел тебе ничего показывать. Или доказывать. Ты давно уже сама все поняла, только не признаешься сама себе. Мне просто хотелось тебя задержать, потому что не стоит прямо сейчас идти в Сосновый Бор.

– Это еще почему?

– Поверь мне. Это не самый подходящий момент встречаться с сыном. Пережди еще пару часов.

– Ни за что, – она поднялась и направилась в сторону мигавшего красного креста и багровой вывески Аптека. – Прощай.

Карлик вскочил и засеменил рядом с ней.

– Послушай, умоляю, не спеши. Тебе надо просто немножко подождать.

– Нет. Я должна его найти. Я уверена ему плохо без меня.

– Естественно ему плохо. Но встретившись с ним сейчас, ты столкнешься кое с кем еще. С кем тебе встречаться совершенно противопоказано.

– С кем-то кто причиняет ему боль? Тогда тем более я должна спешить.

– Боли нет. Это всего лишь уловка нашего мозга. Есть люди, которые совершенно не чувствуют боли и люди, которые от маленького укола умирают с разорвавшимся сердцем.

– Я не поняла.

– Все ты понимаешь, просто делаешь вид, что не понимаешь. Мы сами причиняем себе боль. Мы думаем, что нам больно и испытываем ее. Мы получаем всегда только то, что сами желаем. И боль в том числе.

– Хватит говорить, как трахнутый в печень философ.

– Хорошо я скажу прямо. Ты и Макс, на самом деле – одно целое.

– Конечно он – моя жизнь, моя, кровинушка. Именно поэтому я обязана найти его. Он – смысл моего существования.

– Нет. Послушай меня, наконец, – карлик встал перед ней и уперся ладошками в ее живот.

Она содрогнулась, вспомнив, что так же делал Максим, когда не хотел ее отпускать.

– В буквальном смысле. Ты и есть Макс.

– Бред, – она оттолкнула его, и он вновь засеменил рядом.

– Нет. Не бред. Вот мой голос. Он ведь кажется тебе противным. Так ведь? А все, потому что это голос Макса в детстве, но такой, какой слышится со стороны. Потому что я – тоже Макс. Это все он. Весь город. Весь мир.

– Такую ерунду, что ты мне сейчас тут втираешь, еще придумать надо!

– Пока ты веришь в то, что ты реальна, ты существуешь. Стоит тебе усомниться в этом и все, – ты перестанешь существовать. Потому что ты лишь часть Макса, его мысль, его воспоминание, его тоска и печаль. Я тебе говорил об этом в самом начале, помнишь? Будешь отрицать реальность происходящего, и ты никогда не поможешь ему.