Тёма Шумов - Тиховодье

Она всмотрелась в маленькую фигурку. Конечно, так он и скажет ей: «Нет, я не он, я лишь его злобный двойник».

– Зачем ты родила меня, если не любила? Тебе нужна была игрушка? Ты сделала это, потому что так поступали все?

– Солнышко, – ее голос дрожал, сердце разрывалось от его слов, но в то же время она была уверена, что ее сын никогда ни при каких обстоятельствах не стал бы говорить подобное. – Конечно, я любила тебя.

…если ты Максим, – закончила она про себя.

Она подошла ближе, пытаясь разобрать, не скрывает ли его лицо маска красной смерти.

– Мышь… – обратилась она к нему.

– Кто вы! – в ответ мальчик вскочил на ноги. – Не смейте называть меня так! Вы не моя мама, чтобы так говорить. Это ее слово. Только она имела право так обращаться ко мне!

Он бросился в кинотеатр. Катя кинулась следом.

Толкнув стеклянную дверь и вбежав внутрь, женщина замерла оглядываясь.

Мальчик исчез. Его не было ни возле игровых автоматов за кассой справа, ни в погруженном в сумрак зале кафе. На столиках стояли чашки с недопитым кофе и бумажные стаканы с выдохшейся колой.

Тут было тепло и сухо. Под потолком гудел кондиционер.

Из закрытых дверей зала доносились приглушенные басы. Неужели там шел один из ночных сеансов? Для города, который скоро затопит, это было очень странно. Еще более странно, чем продолжающее функционировать городское освещение.

Катя осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Широкие мягкие кресла заливал трепещущий свет, льющий с экрана. Играла тревожная диссонирующая музыка, которую так любят создатели американских слэшеров и истерично кричала женщина.

– Нет. Джулии там не было. Она была в парке. Ее там не было. Вы все сумасшедшие.

– Макс, – позвала она. – Максим. Ты здесь? Не бойся, мышь. Это я, мама.

– Она, наверное, так напугана! Она не понимает, где находится! – вновь закричала женщина с экрана.

Зал был пуст, но на ближайшем к ней кресле в первом ряду лежал темный предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался маской. Той самой, которую она видела на мальчике, которого приняла за своего сына. Шершавая поверхность маски напоминала огрубевшую кожу, можно было разглядеть на ней изгибы папиллярных узоров и сетку морщин.

На экране Джоди Фостер в фильме «Иллюзия полета» закатывала истерику за истерикой и бегала по самолету.

Катя провела пальцем по краям прорезей для глаз и почувствовала тепло. Казалось, маска была живой. Под ее ладонью затрепетал неровный пульс. Появилось ощущение, будто она держит в руке мертвую плоть, воскрешенную древней магией, и она проминается под ее пальцами как разогретый пластилин.

Катя с отвращением отбросила маску от себя.

То, что она нашла ее здесь, не говорит ни о чем. Она все равно, должна найти сбежавшего от нее мальчика. Пусть он не окажется ее сыном, но она обязана узнать, кто он и почему притворяется им? Зачем он устраивает весь этот спектакль?

На нее навалилась чудовищная усталость. Тиховодск снова играл с ней в странные игры. На заплетающихся ногах она вернулась в фойе и заметила в глубине кафе лестницу на второй этаж, на входе которой висел указатель: «Приватные залы».

Катя никогда раньше не бывала в этом кинотеатре. О том, что он собой представляет, она слышала исключительно от подруг. И ни одна из них никогда не упоминала ни о каких «приватных залах». Это было что-то новенькое. Ей доводилось натыкаться в интернете на рекламу подобных услуг в крупных московских кинотеатрах, поэтому их существование для нее не было тайной. Но она никак не ожидала, что они теперь имеются и в их маленьком Тиховодске.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, женщина оказалась в длинном коридоре. Одна из стен была зеркальной, как в каком-нибудь балетном зале, а на другой имелось три двери: каждая на приличном расстоянии от другой.

Голубой Зал, Розовый Зал, Золотой зал – извещали таблички, имевшиеся на них.

– Макс, – позвала она, заглянув в ближайший к ней «голубой» зал.

Она все еще не потеряла надежду на то, что убежавший от нее мальчик не окажется очередной галлюцинацией. Но открывшееся ей просторное помещение, в центре которого стоял широкий диван и низкий столик, было пустым. Не закрывая дверь, чтобы слышать, что происходит в коридоре она медленно вошла в зал.

Стены и обивка мягкой мебели действительно были выполнены в голубом цвете. Напротив дивана находился экран и вытянутые колонки акустической системы домашнего кинотеатра. Под потолком висел проектор. У ближайшей к выходу стены располагались два кресла и еще один стол.

Ее внимание привлек лежавший на диване длинный почтовый конверт. Открой меня – было написано на полях адреса получателя. Катя вспомнила, что точно такую же надпись она обнаружила на доске в школе.

Заглянув внутрь, она обнаружила в конверте две старые выцветшие фотографии. Ее руки затряслись, когда она достала их и рассмотрела поближе.

На первой она, Александр и Максим гуляли в городском сквере. Осень. Деревья уже скинули листву. Яркая красно-желтая мишура усыпала дорожки и тропинки. Низкое безоблачное небо. Они держат смеющегося сына за руки. На лицах улыбки.

Она помнила эту фотографию. Но не помнила, кто их снял. По краю шла длинная полоса сгиба, Углы оторваны.

На второй она вместе с мужем стояла на пороге их новой квартиры. Фотографию сделал коллега Александра, который привез их из роддома. Александр не стал сам в тот день садиться за руль, поскольку уже был «навеселе». Декабрь. Макс, четырех дней от роду, спал завернутый в теплое одеяло.

На фотографиях были именно те моменты, которые она вспомнила, когда нашла кольца на качелях. Она попыталась раскрутить маховик памяти, расшевелить что-нибудь еще связанное с запечатленными на них моментами, но ничего не выходило. Всякий раз она натыкалась только на бездну, от которой не испытывала ничего кроме тошноты и головокружения.

Она убрала их в сумочку и вышла из голубого зала, столкнувшись лицом к лицу со своим двойником.

Женщина по ту сторону зеркала, походила на нее, но всё же ей не являлась. На ней была такая же огромных размеров полицейская куртка, из которой выглядывала такая же тонкая бледная шея в запекшихся разводах от кровавого дождя. У нее были такие же ввалившиеся серые глаза и не расчёсанные волосы.

Но это не было ее отражение. Это был двойник. Точно такой же, как на фотографии в школе или в комнате Максима в квартире на проспекте Батова.

Криво улыбаясь ей лишь правым уголком губ, ее копия протянула к ней руку и зеркало, расколовшись на сотни осколков, со звоном осыпалось на пол.

Вскрикнув, она отпрыгнула назад и почувствовала острую режущую боль в правой руке. Кисть и костяшки пальцев оказались изрезаны стеклом, несколько мелких осколков торчало, вонзившись глубоко под кожу.