Микаэль Дессе - Непокой

— Тяжелый. Это потому что не из фанеры. Молодой дуб. Средняя толщина стенки — почти пять сантиметров. Лакированный. С ручной резьбой. Крепления для ручек — сталь в позолоте. Сакра на крышке — чистое золото… Так… Но где же она? — накинулся Вакенгут на египтянок, — Я спрашиваю, где же она?! Шельвала! Курвала! Фух! — он забормотал, понизив голос, и трясущейся рукой попытался расправить платок, но уронил его в ноги Логики. Сакра была одновременно святым нинистским символом и эмблемой Бамбукового дома. Выглядела эта штучка как металлическая спайка трех глазенок с клыкастой пастью и для местных была вроде креста. — Я чувствую испарину, отовсюду прет. Испорчена ювелирная работа. Моя репутация под угрозой из-за ошалелого вандала. Что я говорил? Ах да. Не обессудьте, но еще когда я увидел вашу дочь новорожденной, то отметил про себя, как органично она будет смотреться в гробу. Оцените же художественный замысел. Положена животом вниз, но комфортно — лицом в специальной выемке, как у лежанок в массажных салонах. Это дизайнерское решение — осмысленная реминисценция на завещание Диогена Синопского. Он так наказал себя захоронить, потому что уверен был: все, что обращено книзу, взмоет кверху! И пес с ним, что в России заведено иначе. Сами знаете: покуда хорошо здесь не верстают, все плохое делают безальтернативным.

И замолчал. Оказывается, перенервничал и выронил шпаргалку, и все туда же — к каблукам Логики. Потянуться за своим добром он не решался и встал в позу, вроде не при делах, а сам слушал вполуха, что там говорили о проделанной им работе, и на дальнейшие искания окружающих, подходивших к нему с вопросом, гадливо морщился, заткнув уши и уводя нос. Когда случалось, утешала его Истина, признавая в укладе дочери умный и очень тонкий жест, который, конечно, не все скорбящие поймут, но только в силу собственного невежества.

Тикай поймал себя на мысли, что не поблагодарил своего спасителя. И поделом. Стоило им приблизиться к столпотворению, Вождь окликнул Истину: «Нашелся! Никуда он не бежал. Провалился в сугроб — всего делов». К тому же, несмотря на платонический характер своих с Логикой отношений, Тикай до умопомрачения ревновал ее ко всему живому, в особенности выделяя Вождя, которого она милосердно подкармливала время от времени, и Вьюнка, денно и нощно пропадавшая в его карете, — он, кстати, на ней сегодня и приехал. Чего таить, и с Вождем, и с Вьюнком у нее были шуры-муры, и обоих Тикай теперь избегал, но зыркал в их сторону, растравляя тем самым в себе некое противление скорби. И преуспел. Всего пятнадцать минут назад Тикай был готов разрыдаться при виде позеленевшего тела Логики, но теперь печаль отступила, и он возненавидел свою мертвую подружку. «В гробу тебя видел», — шипел он в ее сторону и ведь не врал, но засим растрогался: «В гробу тебя видел и мыслил, что цветом луна как рис воздушный, как нуга, как сливки глаз твоих белесых, трупных».

— [Так ты же глаз ее не видел. Откуда такая уверенность? Очевиднейший подлог и флер. Не кукла, так разукрашенный дублер.]

Поддавшегося наконец сантиментам Тикая слова Драмы задели. Ему непременно захотелось доказать ей, а заодно и всем присутствующим, что в гробу лежит никто иной, как Логика Насущная. Руководствуясь этим намерением, он оттолкнул тазом Вакенгута, схватил покойницу за волосы и приподнял голову; невысоко, чтобы хватило самому разглядеть лицо. Все хором ахнули, и только Истина звонко цокнула языком.

— Я ж сказала, этот сам себе приговор выпишет. И надо было попусту собачиться?

— Лелик-Полик, — не сдержался Метумов. В сердцах он частенько поминал, вытягивая на итальянский манер букву л , имена двух главных женщин в своей жизни — матери, которая от него отреклась, и жены, которая его бросила.

Веснушчатая. Логика. Она самая. Рот ее приоткрылся, обнажив стройный ряд нижних резцов.

— Шепнешь имя вашего дантиста? — поинтересовалась у Истины пальмовидная женщина.

Вакенгут подскочил, неуклюже отряхнулся, сделал три шага прочь от увиденного и свалился лицом в снег. Его перевернул Метумов со смоченной нашатырным спиртом ваткой наизготове.

— Как срыву-то кровь от головы отхлынула! Повалился наземь ажник, — пробуровил Вакенгут и потерял сознание.

И правильно сделал, что потерял, потому что потом, доколе гроб заколотили, сильно облупился лак на крышке, а когда закапывали, кидая на эту красоту с немалой высоты мерзлые булыжники, то уж весь его шедевр трещал по швам. Да так громко трещал, что казалось, можно под шумок незаметно прикончить кого-нибудь еще, и еще, и еще.

Суперкороткий рецепт неврастеника из книги «Кулинария нравов»:

Сызмала выучим человека страху и суетливости, чтобы тот всю жизнь хулил матушку за свое рождение, хулил эволюцию или богов за дар самосознания, хулил учителя за все меняющий урок,

за знание. То рок

создания с умом,

с которым душно жить.

Прочешем сланцевым гребнем истоки в тонкие струйки предистории. Вернемся в Назарет, где отец-отравитель, подключение к капельнице, авиаперелет под капельницей, капельница над железнодорожными путями. Мы в Петербурге — я, мать и капельница. Засим — больница, токсикологическое отделение и газеты, по которым я учу русский.

Подводя итог

черной полосы

белой полосой,

рекламную полосу

читаю:

«Полеты на луну; Последнее слово техники: Наноконь! Галопом домчит вас от отделения ОВИРа до спутника Земли-матушки».

Далее телефон и точный адрес. Его знает слежавшийся в камбалу дедок, ждущий выписки на посту.

— Отдел виз на Таллинской? Да это здесь, через дорогу. Его видно из окна в конце блока.

Из этого широкого окна я впервые окидываю взглядом Петербург, свой новый дом, и одного этого взгляда хватает, чтобы вообразить всю его низенькую тушу, и слышно уже, как сипло он дышит своими переулками и трещит его бетонный сустав.

Здание принадлежит историческому центру. Его недавно отреставрировали — леса еще не сняли, — но это все косметика. Напудренный корпус стоит на боку. Как бы спрашивает: «Ищешь кого, малыш?» Да, ищу. Отделение ОВИРа в полуподвальном помещении. Рядом с табличкой спуск, стыдливо прикрытый оранжевым поликарбонатом. Не в тон дому, зато мимо точно не пройдешь.

Там окошко регистратуры.

— По какому вопросу?

— Мне б на луну.

— Восьмой кабинет. Инна, клиент!

Девушка с желточными волосами ведет меня в недра кабинета номер восемь, на подземный полигон, который все шире и шире, железнее и железнее. Ведет меж истребителей, моторчиков, летающих тарелок и ракет.

— Вы пришли из-за Трояна? — спрашивает секретарша. Неуверенно киваю. Она подводит меня к цельнометаллическому коню. Он явно жив, но неподвижен.