Борис Конофальский - Мощи святого Леопольда

— А что за монахи были? Какого ордена?

— Мне этот орден неизвестен, — отвечал трактирщик. И повторил. — Велите открыть?

— Нет, — сухо ответил Волков.

— Как нет, давай Фольокф, отведаем монастырского винца! — крикнул Скарафаджо.

— Нет, — еще тверже отвечал кавалер.

— Господин сказал нет, значит — нет, — произнес нетрезвый Еган, — не надо, вот так, вот… Нас уже один раз пытались отравить вот так же… Мы уже все знаем насчет вина, которое дарят какие то непонятные монахи… Мальчишка один выпил вот такого винца и фить… — Еган нарисовал путь бедного мальчишки пальцем в воздухе, — и на небесах.

Трактирщик явно не ожидавший такого развития событий опешил, стоял, разинув рот, потом молча и аккуратно поставил кувшин на край стола и произнес:

— А на вид такие приличные монахи были.

И ушел.

— Фольокф, не уж-то ты испугался, — храбрился Роха, — хочешь — я попробую это вино первым?

— Еган, — сказал кавалер, — отнеси вино в мои покои.

Еган пошел наверх и вскоре вернулся. А за ним шла Агнес, она бесцеремонно отодвинула брата Ипполита, что сидел рядом с Волковым, и втиснула свой худой зад между ними. Девочка была бледна, говорила тихо. Почти шептала:

— Монахи убить вас желают, не от злобы, а помешать вам хотят. Сами монахи не хотят, а один монах, что в дорогих туфлях ждет вашей смерти. Стекло сказало.

Волков никаких вопросов ей больше не задал, только кивнул в ответ, погладил ее по волосам и спросил:

— Есть будешь?

— Нет, спать пойду. Устала. И глаза болят.

— Ступай, спасибо тебе.

— Вам спасибо, господин, — отвечала Агнес вставая.

Она ушла, а кавалер обозвал себя за то, что не смог, не додумался пригласить на пир тех рыцарей, что были на его посвящении и, встав, закончил праздник:

— Хватит, у всех на завтра дела есть, идите спать. Трактирщик еду, что недоели, собери, доедим завтра.

И все засобирались. А Роха стал прятать за пазуху сыр и колбасу, кавалеру было не жалко.

Он вдруг понял, что все эти люди, зовущие его господином, ему не ровня, даже Роха, с этой колбасой за пазухой, больше не ровня. Он еще раз обругал себя за то, что ума не хватило, или не смог, пригласит рыцарей с церемонии.

Все расходились, а он вышел на улицу, и увидал как в сумерках, юный пекарь за углом трактира обнимает Брунхильду, что то шепчет ей.

Ни секунды не размышляя, он, подошел к ним и, схватив девушку за руку, потянул за собой, а опешившему пекарю он сказал:

— Сегодня моя очередь.

Пекарь выразить не смел, только вздохнул в ответ и пошел восвояси. А вот Брунхиьда возражала от души, ругалась, но кавалер ее не слушал, тащил за руку в покои, как пришли, выгнал оттуда монаха, Сыча и Егана, те пошли спать в покои к Агнес.

— Что ты бесишься, дура, — ласково говорил он Брунхильде, когда они остались наедине.

— А то, что не жена я вам, ясно? — злилась девица. — И нечего меня как овцу пользовать.

— А пекарю, значит можно?

— А может он мне люб.

— А я значит, нет?

— А вы значит, нет. Иной раз противны аж выворачивает, — бесилась девица.

— По-твоему пекарь лучше рыцаря?

— А может и лучше, раз пекарь любит.

— А я тоже может, люблю, — он чуть не силой усадил ее на кровать, держал ее руки в своих.

— Ой, что ж вы врете, — девушка попыталась вырваться, — врут и не краснеют даже.

— Ну что ты бешенная, — он не выпустил, поцеловал ее в шею, — ты хоть раз проводила ночь с рыцарем, пекарей то у тебя будет хоть сотня. Только подмигни.

— Ой, прям важность какая, — отвечала Брунхильда, но уже не так рьяно, — я рыцарей поманю, и тоже сотня будет.

— Да, — согласился кавалер и потянул подол платья вверх по стройной ноге. — Тут я с тобой не спорю, ты прекрасна. Самая красивая.

— Ой, прям так и прекрасна без зуба, — недоверчиво говорила девушка, но руку кавалера уже не убирала со своей ноги, — я, когда говорю так иной раз и шепелявлю.

— Это тебя не портит, — а он и рад был, уже дотянулся до самого верха бедра, — ты и без зуба красивее всех, что я видал в этом городе.

— Врете, — уже тихо-тихо сказала Боунхильда, дыша вином, ему в лицо.

— Не вру, — отвечал Волков, задирая ей юбки и целуя в губы. — Слово рыцаря.

А она как ждала этого, впилась в его губы своими, и обвивая его шею руками. И дозволяя его рукам касаться там, где ему вздумается.

Как только в зале появился канцлер, так сразу кавалер пошел к нему, хотя монахи и шипели на него и пытались остановить, но он не обращал на них внимания, подойдя к столу приора, он остановился и, не кланяясь и, не здороваясь, водрузил на стол запечатанный кувшин вина, с монастырской печатью:

— Говорят то вино драгоценное, неизвестные монахи даровали, даже поблагодарить их не смог — ушли. Мне простому рыцарю такое вино не почину, решил вам его принести. Спасибо вам монсеньор, за то, что помогли получить рыцарское достоинство.

— Благодари Господа, сын мой. Все его милостью, его милостью, — холодно отвечал брат Родерик, разглядывая кувшин.

— И то верно, — согласится кавалер, — вот только беспокойно у меня на душе, сны меня страшные донимают.

Приор молча продолжал слушать.

— Снится мне, — продолжал кавалер заметно тише, и, приблизившись к монаху, — что какой-то монах со свету меня сжить хочет. А за что не говорит. К чему бы это святой отец?

— Демоны тебя одолевают, — все так же холодно продолжал приор, — пост, молитва и причастие избавят тебя от них, сын мой.

— Вот и я так думаю. Да только многогрешен я, вот если еще и такой святой человек как вы за меня помолились бы, так точно я бы от наваждения избавился. Помолитесь святой отец?

— Помолюсь, сын мой, помолюсь, — кивнул канцлер. — Ступай.

— Вот и хорошо, — и не собирался уходить кавалер, — я еще о своих наваждениях, написал епископу Вильбурга, что бы он тоже помолился. Когда два таких праведника как вы и епископ за меня молится, будут, то уж наверняка наваждение пройдет.

Приор побледнел, он неотрывно глядел на новоиспеченного рыцаря, открыл было даже рот, да ничего не сказал, не нашелся.

А рыцарь еще раз спросил:

— Так помолитесь за меня, святой отец?

— Ступай, сын мой, ступай, — только и смог сказать канцлер его высокопреосвященства и затеребил четки.

Когда солдат повернулся к нему спиной и захромал на выход, приор прошипел своему ближайшему помощнику:

— Найди протонотария, скажи, что бы о просьбе моей боле не волновался. Скажи, что сложилось все, как Богу угодно. А еще скажи просителям, что приема сегодня не будет, молиться я пойду.

Он встал из-за стола.

Его помощник уже направился выпроваживать посетителей, как приор остановил его, подозвал и прошептал со злостью:

— Вино это вылей. Немедленно.

А кавалер Волков возвращался в трактир, а на луке седла его висел щит, на котором изображено было небо серебром над лазурным полем, а поверх всего ворон распластал крыла, а лапами держал факел с живым пламенем на запад, а у ворона глаз был, что рубин, и был он злой. Щит пахнул свежим лаком и был прекрасен. А кавалер был горд.