Надежда Сакаева - Бессмертие графини

Граф рассказывал нам о том, как он провел предыдущие сотню лет, после своей последней смерти. Он рассуждал о Гильдебранде, ставшем после папой Григорием VII (признаться без графа я совершенно не следила за тем, что происходит за пределами моего маленького мирка, который я сделала себе сама), и о реформе церкви, которую тот затеял, и о которой граф не мог сказать и слова, при этом презрительно не фыркнув. Он рассказывал о восстание в Милане, где «жалкие, грязные люди совершенно забыли о том, что нужно уважать власть сильных» и о том, что он бы даже обратил Гильдебранда, если б только его жестокость не была направлена на пустые цели церкви.

Он заводил разговор о политике, о власти, о положении дел в разных странах. О разногласиях между папой Римским и императором Генрихом, о крестовых походах, что стали новым, воодушевляющим веянием, наполняющим людей верой в борьбу за правое дело и о вздорном нраве правителя герцогства, где мы теперь жили.

Он действительно успел многое за те годы, которые я провела в жалости к себе и попытках унять тоску по нему, и на каждую ситуацию, на каждого заметного человека имел свое мнение (а иногда и планы, хотя о последних он никогда не распространялся). Да, графа, при всей его жестокости и жажде власти, никак нельзя было назвать обделенным умом.

А Иероним, скрипя зубы, поддерживал с ним беседу.

Ненависть моего рыцаря к графу было видно невооруженным взглядом, но графа это ничуть не беспокоило — казалось, если бы Иероним даже затыкал уши, граф бы, не меняя тона, оторвал бы ему руки и продолжил бы свои рассуждения о слишком зарвавшемся папстве и том, в какое место он бы упек всех «святош».

Однако через некоторое время граф сменил темы своих, ставших уже привычными, бесед.

— А скажи мне, малыш Фарго, что ты думаешь о нашей графине? — лениво спросил граф, помешивая вино в бокале.

Вопрос совершенно не вписывался в общую беседу, впрочем граф вел себя как хотел и никто не смел бы ему перечить.

Иероним посмотрел на меня, и дождавшись когда я кивну, неуверенно ответил:

— Ольга прекрасная женщина, я рад, что встретил ее.

И он замолчал, хотя на лице его читалось продолжение «и как же жаль, что она встретила вас».

— Рад, значит? И тебя совершенно не смущает то, что она жила с тобой, будучи замужем за мной? Разве ведут себя так добропорядочные леди? — усмехаясь продолжил граф.

Иероним подскочил, но я покачала головой и он сел обратно.

— Ольга одна из самых порядочных женщин, которых я знаю, — сквозь зубы ответил он.

— Ладно, малыш Фарго, можешь успокоиться. Это был всего лишь вопрос, ведь так? — с улыбкой ответил граф. — И вот тебе еще один. Что ты думаешь о людях, став тем, кто вынужден питаться ими? Перестав быть человеком.

— Люди… — Иероним растерялся от очередного поворота беседы. — Люди это люди. Я ничего о них не думаю.

— Правильный подход, — снисходительно похвалил его граф. — Зачем забивать голову тем, кто через некоторое время станет лишь мясом на твоих клыках?

— Я совсем не это имел ввиду… — тут же стал оправдываться Иероним.

— Неважно, что ты имел ввиду, но ты подметил очень точно. Люди — это люди. Они считают себя последними. Самыми умными. Самыми знающими. Каждый из них думает, будто способен на что-то великое и даже не желает представить, что после него придет следующий, такой же самонадеянный, а потом еще и еще. И от того первого, столь умного и смелого, останется лишь горстка пепла и могильная плита. Мы же будем жить вечно. Мы будем наблюдать, как великие правители умирают, а их труды разлетаются на куски. Как народы проливают кровь за лживые ценности, которые им придумали, и как растут, а после разрушаются их замки и города. Мы будем смотреть, как меняются поколения и одни напыщенные дураки приходят вслед за другими. Смотреть, как каждый из них считает себя особенным, не понимая, что он лишь один из невообразимого количества одинаковых. Тот, кто все равно уйдет так быстро, что мы не успеем запомнить его имя. Тот, чья жизнь не дольше короткого вздоха в пределах нашей бесконечно длинной вечности. Люди — это люди и о них не стоит думать. Особенно нам.

Повисла тишина в которой особенно громким показался стук бокала о стол.

— Пожалуй, я схожу на охоту, — первым нарушил молчание граф и не дожидаясь ответа поднялся, в секунду скрывшись за дверью.

— Но я же не это имел ввиду, — растерянно протянул Иероним, глядя на меня.

— Я знаю, можешь не объяснять мне, — поспешила успокоить я рыцаря.

Граф просто вывернул его слова наизнанку и принимать это близко к сердцу не имело никакого смысла.

Ведь и я, и он — мы оба знали, что он имел ввиду на самом деле.

После этого раза граф часто начал заводить разговор о людях, но я даже не подозревала к чему же он все это ведет. Я не слышала его, пропуская смысл его жестоких речей мимо своих ушей, ведь я с самого начала знала о его отношении к людям и размышлениях на этот счет. Но я даже и подумать не могла, что все эти разговоры нацелены вовсе не на меня.

Все происходило постепенно.

Граф частями подавал нужную для него информацию, заставляя задумываться о том, что раньше даже не вызывало у моего рыцаря никаких вопросов и воспринималось как данность.

Викторий, вернувшийся через пару недель после нашего приезда, редко бывал с нами. Он любил проводить свой досуг с Иеронимом и они стали дружны, но во время посиделок с графом он обычно отсутствовал, находя себе более приятные дела, и граф спокойно отпускал его.

После его признания наша дружба остыла, хотя с Иеронимом подобного не произошло. Возможно потому что Иероним не признавался мне лично, а о его чувствах я узнала лишь от графа?

С каждым днем, неделей, месяцем, годом речи графа и его высказывания касательно людей становились все более жесткими, и с каждым разом Иероним реагировал на них все менее резко.

Я закрывала глаза на это, считая, что мой рыцарь просто лучше приспособился к жизни с графом и научился глубже прятать свои эмоции. И только Викторий стал последней каплей.

— Я не знаю, что происходит между вами, но кажется Иероним меняется, — сказал он мне однажды. — Незаметно и медленно, но все же меняется, причем не в лучшую сторону. Тебе стоит поговорить с ним об этом. Ты же не думала, что граф оставит безнаказанным твое непослушание?

— Но он же наказал меня, — растеряно ответила я. — И после этого больше не поднимал тему обращения Иеронима.

— Ты знаешь графа не хуже меня и действительно посчитала это наказанием? — горько усмехнулся Викторий в ответ, заставив меня задуматься.

Кажется, поговорить с Иеронимом действительно стоило, ведь граф все же вел себя странно.

Словно по заказу, на следующий день граф ушел на охоту, прихватив с собой и Виктория, оставив нас с рыцарем наедине в пустом замке.