Надежда Сакаева - Бессмертие графини

— Убивать молодых вампиров запрещено, но ведь он угрожает моей жизни, — усмехаясь проговорил граф. — Так может мне стоит перегрызть ему горло, а после отделить эту кудрявую головку от тела?

В глазах Иеронима был страх, но он, лишенный возможности сопротивляться, лишь гордо задрал подбородок. Должно быть рука причиняла ему боль. Ведь регенерация — это всего лишь регенерация, не избавляющая от чувств, но стиснув зубы он терпел, не издав ни звука.

— Или, может быть, это сделаешь ты? Наверное, так будет справедливо, ведь ты создала его, — продолжил граф. — А создатель несет ответственность за творение своей крови.

Я помотала головой. Нет, нет. Я не хотела этого.

— Тогда скажи, чтоб он успокоился, — и граф с силой отшвырнул Иеронима в мою сторону.

— Ольга, — прошептал тот, оказавшись прямо у моих ног.

— Граф сильнее тебя. Запасись терпением, — вот и все, что я смогла выдавить ему в ответ.

И на что я только рассчитывала?

Никогда, никогда у меня не хватит мужества причинить графу зло. Потому что убив его, я убью и саму себя. Потому что даже спустя почти сто лет, проведенных вдали от него, я все еще готова исполнять каждое его желание, каким бы жестоким, извращенным и кощунственным оно ни было.

— Я обязательно накажу тебя за непослушание немного позже. Впрочем, наверняка тебе это понравится, и ты будешь просить повторить снова и снова, как делала это прежде.

Щеки мои вспыхнули, но я не смогла произнести и слова в ответ.

— Восстанови силы, щенок, и поговорим с тобой завтра ночью, — граф толкнул к Иерониму служанку, что секунду назад вышла в коридор.

Удивительно, как же это остальная прислуга не услышала тот грохот, который устроили Иероним и граф. Впрочем, судя по тому, что даже увидев кровь и клыки во рту графа, девчонка не испугалась, она наверняка была под принуждением. Сила графа, в отличие от моей, легко позволяла делать это на расстоянии, что в очередной раз доказывало — нам с ним не потягаться.

— Подойди, — теперь граф обращался уже ко мне и я повиновалась, как и всегда прежде.

Он впился в мои губы грубым поцелуем, сминающим мою волю, в одно движение порвав на мне платье и оставив меня обнаженной.

Впрочем теперь это не имело значения.

Ничто не имело значения, когда он прижимал меня к себе, лаская с присущей ему жестокостью.

— Я скучал по тебе, графиня, — произнес он, а после усмехнулся, глядя через мое плечо. — А ты знала, что этот щенок по уши влюблен в тебя? Что ж, если хочет, он может посмотреть, но пусть даже не думает, что ему достанется хотя бы часть тебя. Ты моя на вечно.

Что он имел ввиду?

Этого не могло быть, ведь пускай мы и были близки, но Иероним никогда не говорил о своих чувствах, никогда не намекал о том, что хочет чего-то большего, нежели общение и дружба. Ну а я всегда относилась к нему только как к сыну, которого у меня не могло уже быть.

Впрочем, граф усилил свой натиск, заставляя меня раствориться в удовольствии его ласк, и я уже не смогла думать ни о чем другом.

Не знаю, когда Иероним ушел — до, или после того, как граф вошел в меня, но когда все закончилось, его уже не было.

— А теперь нам надо поговорить. Где твои покои? — граф говорил холодно и отстраненно.

Кажется, он был зол куда больше, чем показывал до этого.

Через несколько секунд мы оказались у меня, и граф толкнул меня на кровать. Я по-прежнему была обнажена — платье что было на мне прежде граф порвал, а новое надеть мне не дали.

— Ну, а теперь рассказывай, где же ты нашла этого щенка, и почему решилась даровать ему вечность, несмотря на мой запрет? — усмехнулся граф, сверкая своими глазами.

Пускай я с особым трепетом вспоминала те моменты, когда граф был нежен со мной и заботлив, но я дышала всем, что он делал. И даже его грубые слова, презрительная улыбка и голодный блеск алых глаз были мне близки и знакомы. Вот уж точно, как я могла даже мысль допустить о том, что смогу причинить ему зло?

Он мой единственный. Навечно. А я его. И это уже ничто не исправит. Никто теперь не сможет выгнать его из моего сердца, где он так глубоко пустил свои ядовитые корни.

— Отвечай, когда я спрашиваю, — граф по своему воспринял мое молчание.

И пускай тон его не изменился, но я почувствовала, как он зол моим молчанием. Все же я знала его очень давно.

— Я… вы бросили меня одну и уехали. Что мне еще оставалось делать? — голос мой дрогнул.

Только сейчас, кажется, до меня дошло, что он может наказать не только меня, но и Иеронима. И только сейчас я поняла, что ничего не смогу ему ответить. Что не смогу помешать.

— Ждать своего мужа, как порядочная жена, вот что тебе оставалось, — отрезал граф и щелкнул пальцами.

Тут же в комнату вошла служанка и встала рядом с ним, подставив ему свое беззащитное горло. Граф медленно отпил, наслаждаясь моим растерянным видом, а после продолжил:

— Я оставлю ему жизнь, хотя я мог бы найти повод, чтобы убить его. Но раз ему повезло стать бессмертным, что ж, пусть живет. Но ты должна сказать ему, чтоб больше не смел прыгать на меня со своей щепкой, которую он именует мечом. Иначе моего терпения может не хватить. Я накажу тебя за непослушание, он же уже получил свое наказание. Этот щенок действительно был по уши влюблен в тебя, но кажется, ты оказалась слишком глупой, чтобы это заметить. Теперь он плачет о том, почему же ты ответила на мой поцелуй, и строит планы того, как убить меня, чтобы быть с тобой. Забавный. Думает, что никто его не слышит.

Я действительно ничего не слышала, но граф был гораздо сильнее.

Неужели это действительно правда и Иероним полюбил меня? Но я бы никогда не смогла ответить ему взаимностью.

Граф толкнул ко мне служанку, жестом показывая, чтобы я выпила, и я повиновалась. А пока горячая кровь стекала по моему горлу, граф оказался сзади и снова вошел в меня.

— И не надейся, что это твое наказание, — проговорил он, сжимая мои бедра. — Это было бы слишком легко за то, что ты натворила, пока меня не было. И уж точно, слишком приятно.

Остановившись, он развернул меня, нависнув сверху. Движение бровью — и вот уже служанка, несмотря на потерю крови, целует мне грудь, а граф движется внутри меня, прокусив ее запястье, так что яркие алые брызги капают на мой обнаженный живот с его клыков.

И как обычно, я не могу противиться ничему этому.

Граф кивает и я беру вторую руку, и теперь уже кровь стекает по моим щекам, заливая простыни. Служанки надолго не хватает и вскоре она падает без чувств, но граф отшвыривает ее словно пушинку. Большим пальцем он, даже с некоторой долей нежности, вытирает кровь с моего лица и наклоняясь шепчет, обжигая ухо своим дыханием:

— Кричи громче графиня. Кричи так, чтобы тебя услышали все в этом замке. Кричи так, чтобы он услышал.