Александр Васильев - Наш собственный конец света

Родителям я об этом не говорил, я просто прошел в свою спальню и лег на кровать. И, чувствуя боль в груди, вспоминал, что произошло со мной в пять лет.

Меня сбила машина.

Я это помню четко и не забуду никогда.

И вспоминая о том, что было в первом классе, я почему-то вспоминал о своей клинической смерти, когда меня сбило.

Сейчас, стоя в школе и держа первоклассника за руку, я ясно понял, что эти два события тесно связаны. Но чем?

Мне говорили, что меня привезли в больницу с кучей переломов и в бессознательном состоянии. А потом я умер…

Мое сердце остановилось, и врачи пять минут не могли его запустить. И я видел свет все эти пять минут, которые ощущались как желе, обволакивающее меня со всех сторон. Я видел приятный белый свет, но он был очень далеко.

А потом меня вытянули.

Я умер. Но выжил.

Клиническая смерть.

Почему это связано? Эх, если бы вспомнить, что произошло в первом классе. Что произошло за эти десять минут.

— Все, идите, — скомандовали нам и, под звуки чего-то веселого, мы повели малышей на улицу.

Выйдя, мы пошли с первоклассниками по площадке перед родителями и другими учениками.

Все улыбались, но не я.

Я ощущал все тоже неприятное чувство, с которым сегодня подходил к школе. Что-то страшное, не известное и пугающее витало в воздухе, но никто, кроме меня, этого не чувствовал.

Никто.

Хотя, смотря на самих первоклассников, я заметил на их лицах какой-то страх, испуг, им было неприятно, и кто-то даже не хотел идти в школу. Но ведь этот страх мог быть страхом перед неизвестным, перед новым, все же многие бояться идти в первый класс, боятся, что там будет плохо.

Но все-таки мне хотелось верить, что эти дети чувствуют тоже, что и я. Хотя я во всяком случае, знаю гораздо больше их: я видел, я помню. Я точно помню, что там было. Я это знаю.

Я помню, знаю. Черт возьми, я ничего не помню!

Мы стояли на площадке перед школой и терпеливо слушали напутствия учителей, родителей и даже священника.

Я начал вспоминать.

Я помню, как нас, тогда еще таких же маленьких, привели в класс и усадили за парты. Сажали парами мальчик-девочка, но нас было не четное число и потому я сидел один.

Перед нами на партах лежали куклы. Тряпичные, набитые соломой и сшитые кое-как куклы.

Наставления закончились, и мы повели первоклашек в их кабинет, где должно произойти…

Мы поднялись по лестнице и вошли в холл школы. Мальчик, которого я вел, занервничал. Я вспомнил, что вел себя также, когда меня вели за руку десять лет назад.

А когда я увидел перед собой куклу, то мне стало совсем плохо. Кое-кто даже обрадовался, развеселился. Некоторые смотрели на куклы без эмоций.

Ведшие нас одиннадцатиклассники вышли, и мы остались наедине с куклами и нашим классным руководителем, которая, стоя возле своего стола, крутила в руках длинный и острый шампур.

Она нас попросила срезать с головы по пучку волос и прикрепить их к тряпичной кукле. Кто-то заплакал, но сделал.

Мы шли по коридору, еще поворот и кабинет первого класса поглотит малышей, которых мы вели.

Потом нас попросили порыться в карманах и привязать к кукле найденную там вещь, принадлежащую нам.

Мы сделали, кто-то даже проявил интерес.

Когда волосы и вещи были приделаны к куклам, учительница прошлась по классу и собрала всех кукол. Держа их в охапке, она подошла к своему столу и выгрузила их на гладкую поверхность.

Потом она взяла шампур и первую куклу.

Мое сердце забилось как бешенное, я чувствовал, как стучит в моих висках.

Мы зашли в класс и стали усаживать первоклассников за парты. У учителя на столе стоял длинный шампур, а на партах лежали тряпичные куклы.

Учитель поглаживал шампур, и я вспомнил, как, сидя за партой и смотря на кучку тряпичных кукол, я предчувствовал что-то страшное. И это произошло.

На моих глазах и на глазах одноклассников, с которыми мне предстояло учиться одиннадцать лет, учитель насадил первую куклу на шампур. Тот, чья была кукла, без сознания упал лицом на парту, и все сразу занервничали. Следующая кукла была моя.

Я провалился в темноту, почувствовав боль в сердце. Шампур проткнул тряпку — это последнее, что я помню. И очень странно, что никто об этом не вспомнил, выходя тогда, десять лет назад, из класса и направляясь домой. Никто, даже я.

Но почему я вспомнил, спустя столько лет? Почему на меня это не подействовало?

Шампур втыкался в сердце, а мое сердце до этого уже погибало. Оно было живо, живо для меня, для моего тела, но оно, наверное, умерло для магии. Оно погибло, когда мне было пять лет, погибло специально для магии. Магии Вуду, если я правильно все понимаю.

Теперь мне кажется, что моя смерть была не случайной, что я должен был приобрести иммунитет. Но для чего?

И зачем эта магия, зачем учителя убивают учеников, создавая из них зомби, которые любят школу и никуда из нее не уезжают.

А может быть, действительно, для этого? Для того чтобы выучившись, дети оставались здесь, и не думали никуда переезжать: бросать деревню и школу?

Может быть.

Я не знаю.

И если моя смерть в пять лет была не случайной, если я не должен был попасть под их воздействие, то зачем тогда все это? Что я должен делать?

Для чего?

Ответа я не знал.

Но что я могу?

Выходя из кабинета первого класса, я еще раз взглянул на мальчика, которого вел за руку. Лично вел его в обитель зла. Что с ним будет? Станет он зомби, как и остальные, или же он будет бороться?

Я и этого не знаю. Но я вижу его лицо, лицо, на котором читается испуг. Испуг, который основывается не только на неизвестном, что его ждет, но и на том, что он что-то предчувствует, что-то нехорошее и даже ужасное. Я это вижу. Вижу на его лице. А в его глазах читается мольба, чтобы я его забрал отсюда, чтобы его защитили от того, что ждет их всех.

Может у него тоже есть иммунитет?

Я надеюсь на это.

«Прости», — мысленно сказал я ему.

Я не могу тебе помочь, это не в моих силах.

«Прости».

Я последним вышел из класса.

Я подобрал ее на дороге. Девушка как девушка, ничего особенного, чуть понурое лицо, поблескивающие от влаги печальные глаза. И перебор в косметике. Совсем молоденькая.

И зачем ей это?

Разговаривала она очень мало, в основном односложно отвечала на вопросы.

Когда я привел ее в свою квартиру, девушка начала еле заметно дрожать.

«Неужели в первый раз?» — подумал я, предлагая ей снять верхнюю одежду и пройти в спальню. Сам, раздевшись, прошел в ванную.

Снял рубашку, ополоснул лицо холодной водой. Взглянул в зеркало. Все такое же мало возмутимое лицо, лишь глаза выдавали боль.

На краю раковины стоял пузырек с таблетками. Этикетка с него была содрана мною в первый же день. Зачем? Не знаю.