Александр Васильев - Наш собственный конец света

Наступило молчание.

Было холодно. Ветер сильными порывами, казалось, пытался снести все на своем пути, но не смотря на такую мощь, на чистом небе ни разу не появилось ни облачка, и звезды, которые были не менее холодны чем ветер, светили ярко, не давая земле погружаться в полную темноту.

Валерий и доктор стояли под ночным небом, не в силах оторвать от него взгляд. Они уже давно замерзли, но уходить не желали, они боялись потерять такой момент свободы, который был дарован им прямо сейчас, хотя никто не понимал в чем его суть. Они просто стояли на сильном ветру и смотрели вверх, осознавая, что жизнь прекрасна, несмотря ни на что.

Молчание тянулось долго, но никто не хотел говорить. Было только одно желание, стоять и наблюдать за небом. Ведь что-то было в них — в звездах. Что-то манящее и притягательное, холодное, но в тоже время, наполняющее неясной и приятной теплотой.

— Недавно, в каком-то сериале я услышал одну очень красивую вещь о звездах, — нарушил молчание доктор, так же, как и Валерий, не сводя глаз с неба. — Ты знаешь, что звездный свет идет до нас миллиарды лет. Звезды уже давно мертвы, а он все летит сквозь время. Возможно, он не умрет никогда. И знаешь, возможно, туда улетают души. Как бы я хотел, чтобы оно так и было. Мой брат любил звездный свет. Он любил эти «маленькие холодные штучки», как он их однажды назвал. И мне кажется, что ему было бы там очень хорошо.

— Да, звезды холодны, но они красивы… И их свет вечен. — Валерий вздохнул полной грудью, обжигая легкие холодом. — Я бы хотел попасть туда… — Он о чем-то задумался, смотря вверх и стараясь дышать ровно и спокойно, но было заметно, что дышать ему становилось трудно. А потом он сделал еще один глубокий вдох и произнес: — Если я упаду в твоем присутствии, то не пытайся мне помочь, да это все равно будет бесполезно. Я хочу поскорее добраться до них, — он кивнул в небо, — уж слишком они красивы.

Ветер все не унимался. Звезды все манили, и никто не мог оторвать от них свой взгляд, и даже их мысли были обращены только к ним. Звездный свет прекрасен, он холоден, и он бессмертен…

Валерий стиснул кулак с пустым пузырьком из-под таблеток сильного кровостимулирующего действия, его голова запрокинулась назад еще больше, и тело мелко содрогнулось.

Его ноги подкосились и звездный свет стал доступным, красивым, он стал живым, и Валерий стал такой же, как и он, частичкой вечности.

Когда я шел в школу, то меня всю дорогу что-то грызло. Было какое-то странное чувство, что может произойти нечто не хорошее, или это уже происходило ранее.

Подходя к школе, мне стало не хорошо. Что-то ужасное казалось связанным с этой школой и с первым сентября. И это что-то произошло со мной. Десять лет назад.

Я никогда раньше об этом не думал, все шло размеренно. Даже слишком размеренно. У меня никогда, за все то время, что я здесь проучился, не было такого негатива к школе.

Родители уже собрались на небольшой заасфальтированной площадке перед школой.

Я прошел мимо них и вошел в здание.

Учителя суетились, готовясь к первому звонку, хотя в их жизни, да в прочем уже и в моей, этот звонок был далеко не первым. Но первым он назывался для первоклашек, которые на целых одиннадцать лет свяжут себя обязательствами школы.

Сегодня официально перед родителями будут зачислены они в первый класс. Сегодня их первый день в школе, они познакомятся на классном часу с учителем, который будет их учить на протяжении четырех лет. Сегодня же с ними что-то произойдет…

Я не помню, практически не знаю, что.

Но я единственный, кто что-то чувствует и пытается вспомнить, это видно по лицам одноклассников. Но почему-то я вспомнил это только сегодня, спустя десять лет, когда я пойду в одиннадцатый класс, и сегодня, когда наш, теперь уже одиннадцатый класс поведет за руку первоклашек по площадке перед школой, перед их родителями. А потом мы же лично отведем их в их первый класс и усадим их за парты и…

— Так, — сказала, подходя ко мне, мой классный руководитель. — Что ж ты постоянно опаздываешь. Иди к первому классу, все уже там.

Я пошел по коридору и, чем ближе я приближался к кабинету, тем сильнее становилось мое ощущение чего-то опасного, а теперь еще и чувство обреченности.

— Так, давай становись сюда и бери его за руку. — Меня поставили в конце шеренги одноклассников и подвели ко мне мальчика с букетом цветов. Я взял его за руку.

Я всегда отличался.

Взять хотя бы учебу. Наша школа всегда притягивала к себе внимание со стороны других областей. Наша школа, наверное, единственная, где все ученики учатся на «4» и «5», ни более, ни менее, и лишь изредка у кого появлялись тройки. Все любили учебу. Но не я. Я учился не очень хорошо — в основном на «3» и «4», и кроме меня никто не опаздывал на первый урок.

Странно было находиться среди этих учеников: они были как зомби. Они делали практически все ради школы. Они не отступались ни от одного правила. Даже в свободное от занятий время.

Из нашей деревни не уезжал никто. Все, кто здесь жил, здесь и оставались. Если кто-то приезжал лишь на время, то он потом уезжал, а остальных здесь держали дети, которые учились с первого класса — с первого сентября.

Наша деревня, которая по планам администрации, скоро станет городом, по числу жителей, всегда была спокойной. Не было никаких происшествий, и даже старшие не задирали младших. Здесь практически все были честными, если не считать тех, кто приезжал сюда из других мест, но такие люди всегда выделялись и, если их не держали дети первого класса, долго они здесь находиться не могли.

И я отличался все десять лет. Но я терпел, потому что нам было более некуда деваться. В этой деревне мою семью держали дом и хорошая работа.

— И так, — сказала наша классная, — быстро к выходу.

И нас, как громадную сороконожку, повели в большой холл, где сказали стоять и ждать.

Все стояли спокойно. Все, кроме тех, кто войдет сегодня в первый класс. И выйдет оттуда «зомби». Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, кто-то даже заплакал, и мне вдруг захотелось крикнуть ему: «Беги!!! Беги отсюда, уезжай из этой чертовой деревни, если хочешь в будущем жить так, как тебе заблагорассудится! Беги!». Но, разумеется, я промолчал и стоял, переминаясь с ноги на ногу.

И зачем всех надо было торопить, ведь, судя по всему, нас здесь продержат еще минут пять-десять.

Минут пять-десять, вот именно столько длилось то, о чем я не помню, то, что произошло в первом классе десять лет назад со мной и с моими одноклассниками.

Я не помню, что было там, и что было потом, пока не оказался дома. Но я помню, что, придя домой, я страдал от немой боли в сердце. Иногда странной щемящей и даже режущей боли, которая не была сильной, но ощущалась четко.