Татьяна Корсакова - Лабиринт Медузы

– Подозреваю, что не для всех. Кто-то наверняка знал, что Ника внучка Агаты.

– Артем Игнатьевич.

– Почему ты так считаешь, младший? – Отец закурил, а салфетку с десертом сунул в ящик письменного стола.

– Я слышал их с Агатой разговор. Тогда я не понял, о чем они спорили.

– А сейчас, значит, понял? – Отец глубоко затянулся.

– Артем Игнатьевич подделал результаты генетической экспертизы, а Агата каким-то образом об этом узнала.

– В таком случае, мы имеем сговор Артема Игнатьевича и Рафика Давидовича, – сказал отец задумчиво. – Вот только я не понимаю, в чем тут суть. Никто из них не является членом семьи. У них нет и не может быть материальной заинтересованности в этом деле. Игнатьевича я знаю больше двадцати лет. Он очень порядочный человек.

– Ты можешь ошибаться.

– Младший, я никогда не ошибаюсь в людях. – Отец усмехнулся, а потом добавил: – Ну, почти никогда.

– Но ты мне поможешь? – Иван многозначительно посмотрел на письменный стол.

– Я тебе помогу. – Отец кивнул. – Я сделаю все, чтобы разобраться в этой истории. Но и ты должен мне кое-что пообещать, младший.

Он уже знал, о чем его попросят. Знал, и был готов соврать. Не ради себя, ради Ники.

– Обещаю, – сказал недрогнувшим голосом.

– Не лезь в это дело, младший. Постой в стороне. Я со всем разберусь.

– Хорошо. – Может, он слишком поспешно согласился? Как-то подозрительно глянул на него отец.

– И позвони маме, а то я устал уже быть твоим летописцем. С Терезой Арнольдовной сфотографировался?

– Сфотографировался. – Иван кивнул.

– Покажи! – Отец протянул руку, дожидаясь, пока Иван включит свой телефон.

– Это личное. – Иван не спешил.

– О да! Фото с Терезой – это очень личное! Показывай, младший! Я же знаю, с кем ты сфотографировался, мне просто любопытно.

– Раньше тебе не было любопытно.

– Раньше мой сын не просил меня провести токсикологическую экспертизу пироженки. Ну, показывай!

Иван открыл галерею, нашел нужное фото, но прежде, чем протянуть телефон отцу, глянул на экран…

– Это что у нее? – спросил отец отчего-то шепотом. – Это какие-то ваши молодежные примочки? Приложения и фотошопы?

– Приложения и фотошопы… – повторил Иван, разглядывая полупрозрачную композицию над Никиной головой.

Это были змеи! Золотые змеи в ее волосах! Как у горгоны Медузы, той самой, что на барельефе. И, кстати, одна из змей нежно обвивала его за шею…

– Не ожидал. – Отец глянул на него с осуждением. – Картинка, конечно, впечатляющая, но ты серьезно собирался послать это фото нашей маме, младший?!

– Я переделаю! – Иван сунул телефон в карман.

– Ты уж постарайся. – Отец снова затянулся, в задумчивости посмотрел на свивающихся в клубок дымных змей. – И тут они… – сказал устало, а потом махнул рукой: – Иди, младший, и помни, что ты мне обещал! Она очень интересная и очень необычная девочка, даже этот… фотошоп ей к лицу, но не лезьте, куда вас не просят. Мы разберемся сами.

Интересно, «мы» – это кто? А ему нужно к Нике, потому что вот эти змеи на фотографии – это ведь никакой не фотошоп. И не галлюцинация, если уж их увидел его во всех смыслах здравомыслящий отец.

Ники в комнате не оказалось. Иван сначала стучал в дверь деликатно, потом лупил кулаком со всей дури, а потом вспомнил, что Нике можно позвонить. Вот только и на звонок не отозвалась ни она, ни, что особенно удивительно, Ариадна. Тогда-то его и накрыла паника. Первым делом он спустился к морю. Одного взгляда на патрулирующих побережье суровых дядек было достаточно, чтобы понять: Нике мимо них не пройти. Значит, надо искать либо в парке, либо в доме. Обе эти задачи были не из легких, принимая во внимание размеры виллы, но нужно же было делать хоть что-то! И Иван с быстрого шага перешел на бег. Не было у него какой-то там особенной интуиции. Интуиции не было, а разумные опасения за Никину безопасность были!

Он бы, наверное, пролетел мимо этого чертова бассейна. Бассейн в доме на побережье – это если не пошлость, то уж точно банальность. Кто станет плавать в огромном подсвеченном неоном корыте, когда есть море?! Никто не станет, к тому же «корыто» уже закрыто прозрачной рольставней.

«Корыто» закрыто, но в нем кто-то плавает… Иван замер как вкопанный, всматриваясь в размытый силуэт на дне бассейна.

Не плавает… Ох, не плавает… Тонет!

Несколько бесконечных секунд у него ушло на то, чтобы найти рубильник, приводящий в действие рольставню. Дожидаться полного раскрытия он не стал, сиганул в образовавшуюся щель.

Бассейн был глубокий. Не стандартные метр шестьдесят, а все три, если не четыре. И Ника на дне… Неподвижная… неживая…

Он запретил себе думать и анализировать. У него сейчас одна задача – вытащить ее на поверхность. Сначала вытащить, а дальше как получится.

Вытащил. Пока поднимал со дна, пока тянул вверх, сходил с ума. Не только от страха за Нику, но и по-настоящему. Их со всех сторон окружали огромные змеи. Он их не видел, но чувствовал под пальцами их покрытые острой чешуей бока. Они не нападали, кажется, они… помогали.

Помогли. Вытолкнули на поверхность, поддержали Нику на плаву то мгновение, пока он приходил в себя, а потом снова ушли на глубину. Иван не видел змей, но видел след на воде… И видел мертвенно-бледное лицо Ники… Закрытые глаза, сжатые губы…

Губы следовало разжать. Губы разжать, Нику перевернуть на живот. И не думать! Главное – ни о чем не думать, просто спасать. Представить, что перед ним не Ника, а тот смешной манекен по имени Герман, которого они по очереди с хохотом и шутками реанимировали в спортклубе. Тогда это казалась смешным и даже глупым, тогда он сломал бедному Герману сразу два ребра, пытаясь запустить его механическое сердце… Плевать на ребра! За сломанные ребра он потом извинится! Сердце важнее… И не думать, даже не пытаться подсчитать, сколько она провела под водой. Сколько бы ни провела, он ее спасет! Потому что прав отец, она очень необычная! У нее змеи в волосах и глаза цвета моря! Такая не может утонуть!

Глаза цвета моря… Он знает об этом не потому, что помнит, а потому, что видит. Видит лазурь, перетекающую в черноту у самого зрачка. Или чернота – это и есть зрачок? Широкий, почти на всю радужку.

– Ника! – Девушек нельзя обижать. Даже ради их спасения нельзя, но он должен убедиться, встряхнуть или… ударить. Вызвать хоть какую-нибудь реакцию, понять, что вот это все сейчас не галлюцинация, что глаза цвета моря открыты на самом деле.

Встряхнул, и золотые змеи в ее волосах обиженно зашипели. Или тени золотых змей. Или вовсе галлюцинации. Плевать! Только бы она моргнула. Или сказала хоть что-нибудь!

Она и моргнула и сказала:

– Серебряный, это же ты?..

И смотрела она на него так, что становилось совершенно ясно, она его видит, а спрашивает просто так… для проформы.