Елена Блонди - Карты и сновидения [СИ]

— Ткани? — удивилась Ойя, — ты о чем? А что Марита не захотела пойти с нами, то понятно, она не сильно любит детские уровни.

Она прижалась к Ирине пышным боком, зашептала, вытягивая лицо поближе к уху.

— Ушельцы, они могли рожать только там, куда увелись. Так и мать родила Мариту, а когда все вернулись, тогда и сделалось ясно, что тут им детей не дают. Не сразу. Но прошел год и два…

Ойя развела руками, подняла плечи в выразительном жесте.

— Великая Неллет лучше нас, простых, знает, что нужно для равновесия Башни. Так что, пройдет еще ну… тридцать, наверное, лет, и все они тоже уйдут. Останется память, ее смоют легкие сны. Алимку вот жалко. Хороший такой парень, с мозгами. Но как привел тогда Мариту, так она ему — и свет и радуга.

— Почему же жалко? Если он ее любит?

— А дети? — возмутилась Ойя, похлопав себя по животу, — а вдвоем состариться и уйти в нижнюю дымку, держась за руки, чтоб вместе упасть в последний сладкий сон? Она уйдет, а муж ее Алим останется горевать. Или начнет искать смерти, чтоб догнать ее на пути.

Ирина слушала, кивая и временами переставала понимать хоть что-то. Слишком чужая жизнь, в которой обычные слова сплетаются в совершенно неясные ей формулировки и конструкции. И почему, кстати, язык тут совсем наш, обычный? — ухватилась она за новый вопрос.

Искоса глянула на довольную жизнью Ойю, поняла — та не сумеет ответить. Можно, конечно, пообщаться с мужчинами. У них другой склад ума, а еще оба новых знакомца Ирины — техники, они могут знать что-то о самой сути. А могут и не знать, смазывая машинным маслом какие-то отдельные шестеренки.

— О! — Ойя вскочила, одергивая платье, поправила на плече прозрачный яркий шарф, — наверное спустился! Видишь, все туда идут? Пойдем, пойдем, саа, скорее. Вдруг он не успеет посетить вас, а ты и увидишь, тут, со мной.

Ирина пошла следом за Ойей, которая выловила в гуще ребятни дочку и тащила ту за руку. Кусая губы, раздумывала, как быть. Наверное, он тут совершенно счастлив.

Она держалась немного позади, вытягивая шею в попытках разглядеть за спинами взрослых группу строгих мужчин в нарядных, похожих на восточные, халатах с высокими, под самые уши воротниками. Люди подходили, протискиваясь, матери тащили за руки детей, толкали их вперед, те смеялись, выворачиваясь.

Вдруг стало лучше видно. Они поднялись, поняла Ирина, там ступени и какое-то возвышение. Халаты расступились, и она увидела Андрея. Он стоял, наклоняясь, слушал маленького мальчишку, который отдергивая от матери руку, что-то серьезно толковал, поднимая круглое лицо, и Андрей так же серьезно слушал, кивая. Протянул руку, принимая у мальчика блестящую штучку, другую руку прижал к вышитой яркими узорами рубашке, благодаря. И поднял вещицу, показывая всем.

Женщины засмеялись, гордая мать оглядывала небольшую толпу, стоя ступенькой ниже группы советников.

Ойя отпустила руку спутницы, подталкивая вперед дочку, обернулась, приглашая за собой. И двинулась к ступеням, быстро приговаривая упирающейся девочке.

— Иди, цветик, попросим у элле радостных снов и сверкающих облаков на всю зиму. Давай, а то, когда еще…

Ирина укрылась за какой-то тумбой, обклеенной детскими рисунками. Кусая губы, смотрела, как ее муж подхватывает на руки чужого ребенка, целует в щеку, смеясь, тормошит и снова слушает, очень серьезно, что ему говорит девочка, обнимая за шею. Ойя топталась рядом, полная гордости, поглядывала сверху на слушателей.

А потом Андрей поставил ребенка, внимательно посмотрел на головы и лица, будто искал кого-то.

«Он не может знать. Что я тут. Не может…»

Всего два шага. Выйти и, миновав толпу, оказаться рядом. Поднять лицо, кивнуть. Ведь это — ее Андрей. Спокойный, не самый красивый, часто задумчивый, с медленным, немного тяжеловесным чувством юмора — ей не всегда удавалось дослушать его шутки, он начинал, а Ирка уже уходила к тренажеру или в кухню…

Но как же нелегко решиться. Он тут совершенно другой. Кажется, даже стал выше ростом. А вдруг она покажется, а он…

Но додумывать своих страхов не стала. И все услышанное в скальных лабиринтах о месте Андрея в мироздании и ее собственном месте, тоже вылетело из головы. Если честно, совсем не увязывалось в голове, что именно нужно сделать сейчас и для чего это нужно делать. Единственное, что нужно, вдруг поняла Ирина, подойти, окликнуть. А там пусть все идет…

Ее руку вдруг перехватила горячая рука, сжала пальцы, оттаскивая назад. Ирина резко обернулась. Смуглое лицо Мариты, серьезное и встревоженное, испугало ее. Та прижала палец к губам, ступила назад, таща ее за собой.

— Что? — шепотом спросила Ирина, мгновенно пугаясь еще неизвестно чего.

— Скорее!

За поворотом начинался узкий кривой коридор, шершавые стены глушили быстрые шаги. Увлекаемая женщиной, Ирина оглянулась разок, попыталась остановиться, но та дернула ее руку.

— Ты хочешь его смерти?

Марита втолкнула спутницу в узкую нишу и та, взмахивая руками, провалилась, не найдя под ногой твердой поверхности.

Взмывая и одновременно падая, успела подумать, о той самой кроличьей норе, и канула в кромешную темноту, в которой ни звука, ни проблеска, ни шевеления.

В месяце ноуба солнце превращалось в тусклый кружок, висящий в затянутом зыбким туманом небе. Дожди становились холодными, и шли часто, то унылой моросью, начинаясь под утро, то проливались тяжелыми каплями, мгновенно затопляя низины и бревенчатые основания домов.

Сидя перед очагом, Вест передернул плечами, запахивая домашнюю куртку, нагнулся, шевеля железным прутом остывающие угли. Снова откинулся на спинку удобного кресла, вытягивая ноги в мягких сапогах. Можно кликнуть Еноха, пусть парни принесут горячего питья. Но после того, что случилось во время перехода, важнее было обдумать и решить, как поступать дальше.

Повертывая голову, он с досадой прислушался к шороху за косо висящей перед постелью шторой. Совсем забыл. О девчонке.

— Эй. Как тебя?

— Нуэла, мой господин, мой сильный господин, мой прекрасный…

— Хватит. Ты поела? Иди сюда.

Штора качнулась, показывая босую ногу, потом вторую, маленькая рука придержала ткань. Девочка встала, одергивая серое платье с аккуратно заштопанным подолом.

— Возьми там, на сундуке, — велел Вест, ленясь шевелиться, — разверни. Нравится?

Она постояла, не решаясь шагнуть, но страх оказаться непослушной пересилил, и пробежав босиком за его спиной, склонилась над крышкой большого сундука, окованного полосками меди. Зашуршала, потом, после маленькой тишины, ахнула вполголоса.

— Это мне, мой господин? Мой…

— Надень. Покажись.

Через небольшое время девочка подошла, встала рядом с очагом, отводя складки прозрачного подола от языков пламени. Вест благодушно рассматривал тонкие руки, шею в вырезе нарядного платья, криво свисающий широкий подол, под тканью которого просвечивали худые ноги.