Елена Блонди - Карты и сновидения [СИ]

В тишине, полной плеска и тихого журчания, Вест быстро шел широким коридором, набросив капюшон и спрятав кисти рук в длинные рукава плаща. Дышал коротко и неглубоко. Лучше бы остаться у себя, где от дождевой гнили, разъедающей мозг и память, бережет плотная крыша, но дело, которое было сейчас самым важным, требовало присутствия дождя.

Свернув за угол, Вест остановился перед запертой дверью. Прислушался, приближая ухо к серым доскам. И внезапно оглянулся, недоумевая. Шум пришел не изнутри. Прорезая мерную капель и струение воды, утекающей в щели между камнями, за поворотом звонко прошлепали шаги, стихли, потом понеслись, смачно ударяя в мокрое.

Вест резко повернулся, в три шага оказался у поворота. Придерживая краем рукава капюшон, осмотрел пустой коридор, поблескивающий мокрыми стенами. И снова ушел к двери. Наверняка показалось. Или кто-то из парней выскочил по какому своему делу. Хотя воинам строго приказано пережидать благостные дожди в казармах под крышей или на кораблях.

Ждать у двери надоело. Вест надавил плечом, сунул нож в узкую щель, поддевая нехитрый крючок. Тот звякнул, падая.

Большую комнату не нужно было и оглядывать. Учила Дакей сидел в центре, прямо под дырой в потолке, расплылся в своем богатом кресле на маленьких колесах, как огромный кусок рыхлого теста. Запрокинутое лицо с открытым ртом спало, глаза прижмурены, руки висят, безвольно раскрыв согнутые пальцы. Мелкая морось дождя не скрывала бессмысленного удовольствия, разлитого по гладкому, будто вспухшему от сырости бледному лицу.

Вест нехорошо усмехнулся, заметив на животе училы в складках засаленной рубахи и халата огрызок мяса в россыпи хлебных крошек.

Стоял неподвижно, усмиряя желание разбить кулаком жирное лицо, впечатывая в щеки бессмысленную улыбку. Он даже не поймет сейчас. Пока не очухается от капельной благости.

Чуть успокоившись, подошел, стараясь не обнажать кисть руки, набросил поперек шеи училы тонкий ремешок, захлестнул его в просвет высокой спинки кресла. И сел на широкую постель, брезгливо морщась от густого запаха несвежего белья. Укрытый от дождя низким потолком, подвешенным над постелью, скинул капюшон, распахнул надоевший плащ, непромокаемый — тот грел, как хорошая печка.

Времени совсем мало. А он вынужден сидеть, карауля жирного ублюдка, потому что кто же еще поможет ему. Да и от Дакея будет ли помощь, если он тайно принимает дождевую благость. Хорошо, Вест вовремя заметил неладное, по особенному выражению глаз и по тому, как старик прислушивался к чему-то внутри себя, светясь скрытой улыбкой — вспоминал ощущения.

Дождь сыпал недолго. Тряхнул еще несколькими порциями влаги, как уронил с полотняных навесов — пришло вдруг Весту в голову из далекого прошлого. Навесы на закраинах Башни. Мокрые, их трепало ветром, что приходил вслед дождю, и с полотна скатывались капли. Девчонки визжали, закрывали головы руками.

Дакей заворочался, шлепая губами, открыл глаза, обводя ими комнату. Руки его сжались в кулаки. Приподнялся было, со стоном свалился снова, дернутый узким кожаным ремешком.

Вест, быстро поднявшись, встал за креслом, натягивая ремень.

— Счастья захотел, старый вонючий зад? Легкого счастья? И давно ли?

С каждым словом натягивал и снова отпускал ремешок, слушая частое неровное дыхание училы.

— Я… — прохрипел Дакей, цепляясь пальцами за удавку, — прости, мой велико… душ…

— Скажи лучше правду, — посоветовал Вест, — скажи, мой жестокий, мой безжалостный господин. Мой господин, которому я подарю последний вздох. Прямо сейчас!

— Му-о-ой, — голос Дакея превратился в стон, потом в повизгивание.

Вест отпустил ремешок, обошел кресло, усаживаясь на лавку обок стола, заваленного едой и посудой. Сидел молча, дожидаясь, когда старик выплачется, кашляя и растирая горло обеими руками.

Молчал, когда тот сполз с кресла, кряхтя, перевалился на колени и попытался лечь ничком, плюща огромный живот и ударяясь лбом в каменный пол.

Тяжело дыша, Дакей перевалился набок и стал пытаться сесть, шаря руками по сбившемуся халату. Вест наблюдал, все так же молча.

— Твой мир мертв, — буднично сказал учила, усевшись и стряхивая с груди мокрые крошки, — а ты и не заметил, да?

В коридоре слышались теперь редкие шаги, они замедлялись, минуя дом старого училы, потом снова становились быстрыми. Чей-то голос окликнул, заговорил невнятно, глотая слова, так всегда сразу после благостного дождя, подумал Вест, не меняя выражения лица. А вот старик говорит складно, будто не он сидел только что, отдавая драгоценности мыслей размывающему оцепенению.

— Мертв! И что нам теперь, а? Я стар и жирен, могу сдохнуть после каждого стука сердца. Скажешь, сам виноват, а? Но даже если бы тело мое было сильным и ловким, как твое, что тогда? Еще десять лет, двадцать, в серой сырости, с тупыми мужиками и вечно испуганными бабами, рожающими мокрых ублюдков? Ты забрал нас. Обещал свет и сверкание, и делай, что хочешь! Чего тут хотеть, мой умный господин? Мой быстрый верными мыслями господин?

Последние слова проблеял издевательски, задохнулся, повышая голос, и замолчал, тяжело и хрипло дыша.

— Слабые убоятся, — напомнил Вест. Замолчал, ожидая ритуального отклика.

— Ну да. Ну да, — согласился Дакей, — и я оказался слаб. Прости. Тебе сказать о моих дождях? Ты поможешь мне сесть. В кресло?

Вест покачал головой. Дакей тоскливо посмотрел на стол, уставленный посудой с остатками пиршества. Опустил голову, сковыривая с халата засохшее пятно.

— Это недавно. Ты слышишь, что дождь не забрал моего ума. Но я готов поменяться. Я, учила Дакей, стоящий вместе с тобой у истоков твоего мира, согласен отдать свой ум взамен бессмысленному ублаготворению. Ибо нечем больше порадовать нас этому миру. А может быть, цель его именно в этом, а? Может, мы с тобой зря отрицали благость дождя? И наступит день, когда из общего благолепия и тихого счастья что-то взрастет? Само по себе, питаясь нашими мыслями и давая взамен тупую радость растущего древа.

— Это благость говорит в тебе, — мягко сказал Вест, — я не слушаю. Скажи что-то сам.

Дакей покачал головой.

— А ты велишь парням задрать мне халат и всыпать плетей, да? Я отчаялся, но плоть моя дрожит и боится.

— Я обещаю тебе, друг мой. Все сказанное останется тут, и не встанет между нами.

В ответ на недоверчивое молчание добавил, раздражаясь:

— Никто тебя не накажет. Слово Веста.

— Веста, — кивнул Дакей, — всегда и везде только ты, наш великий господин. Ты пообещал, и я скажу, да. Помнишь ли Арзуна, который спорил с тобой, иногда говорил глупости, но все же спорил? Ты отправил его на дальнюю заставу и через год Арзун сгнил там, легкие его съела плесень. Так было со всеми, кто осмеливался сомневаться, думать, предлагать свое. Ты — сам себе благостный дождь, воитель Вест. И я нужен тебе только для исполнения приказов. Пошевели мозгами, учила, чтоб лучше сделать то, — Дакей поднял толстый палец, — то, что я тебе велю! Ни разу не спросил моего совета. Мнения.