Елена Блонди - Карты мира снов [СИ]

Ну, не совсем уж золото, поправлял себя Андрейка, уходя за пределы поселка, подбираясь к крутому изгибу мыса, создающему тихий затон перед скалами, не совсем они золотые, но точно — не камень.

Много всякого он воображал, бредя зимой по тугому подмороженному песку, а летом — по щиколотку в засыпающей воде. И как приедут искатели, раскопают в камнях ямы, и окажется, что под замшелой, испачканной глиной и травами поверхностью — чистое золото, большущими кусками. И что в самой скале на конце мыса есть тайная пещера, в которой живут… русалки, может, а может сам капитан Немо. Или странные подземные звери, которые питаются светом, что пролезает в дыры.

И однажды, стоя рядом с тихим затоном, оторвал глаза от позлащенных солнцем скал и увидел странное. Не придуманное, а на самом деле. Глаза его смотрели на линию горизонта. И видели. Там, точно напротив, привычную линию горизонта, поднятую мелкими равномерными гребешочками, разрывала возвышенность, дымчатая, почти незаметная по высоте, но она была — и чайки вились именно над ней. Висело повыше пухлое облачко, одно, без толпы. Андрейка смотрел изо всех сил, досадуя, что в глаза натекают слезы. Вроде видел, а вроде и нет. Бинокль бы, но за ним нужно возвращаться. Может, там умер кит? Лежит огромная туша, и чайки-пиратки над ней. Но думать о бедном ките было грустно, и он продолжил думать про остров. Вдруг он вышел из воды? Поднялся ночью, стряхивая с боков струи, и встал, ждет, когда его высушит осеннее солнце.

Андрейка постоял еще, вспомнил, что обещал маме натаскать воды из колодца в огород. И быстро ушел, обещая себе вернуться завтра, уже с биноклем. Отец был в рейсе, а то он спросил бы его. Других спрашивать не хотелось. Андрейка привык к тому, что детские вопросы вызывали смех или полное невнимание, а тут еще — про какой-то остров. Если тот, правда, поднялся из воды, печально понимал он, весь поселок гудел бы. Рыбаки и там ходят, не только в сторону заката. А если вчера его не было, а сейчас вдруг есть, получится, что сам Андрейка растрещал о волшебном событии, и все про него узнают, ломанутся туда на ялах и байдах. Его, конечно, не возьмут.

Совсем вечером, складывая тетрадки в сумку, он вдруг понял еще одну вещь. Он не возьмет бинокль. Вдруг тайна сразу исчезнет. А ему хотелось, чтоб побыла еще.

Остров не исчезал совсем. И остался только его тайной, потому что рыбаки, уходя к горизонту в лодках, что напоминали черные бусины на одной веревочке, проплывали его, считай, насквозь, но в поселке никаких разговоров и никаких после лова новостей. Может быть, так показывало море, понимал Андрейка, испарения всякие, и низкие облака. Над меляком, например. Но раньше не было — это раз. И все время одинаковое. В плохую погоду не видно, в хорошую — затянуто дымкой, в сырую, когда все четкое, будто нарисовано острым карандашом, — казалось, можно пробежать по воде, заскочить на пологий берег, кинуться к плавному горбу середины, и там скатиться на другую сторону.

Теперь он ходил навещать свой остров почти каждый день. А по вечерам, когда ложился спать, намеревался, наконец, придумать, кто там живет, и какие там приключения. Но оказалось, ему ничего не нужно было, только твердое и спокойное знание, что остров есть. Из всех так и не придуманных приключений осталось с ним только одно. Летя по воздуху, просто перемещаясь плашмя над знакомыми местами, такими странными сверху, он опускает лицо и видит под собой, далеко внизу — уверенную кляксу земной тверди, почти круглую, но со множеством заливчиков и выступающих мысов, как морская звезда. И вниз, в сторону Рыбацкого, тянутся два мыса побольше, длинные, изогнутые, как ручки. Внутри, с холодком по спине знал он, в полукруге, вернее, в длинном почти замкнутом овале рук-берегов — таится озеро с морской водой, чистой и тихой, как будто это бассейн. Или, нет, это — лагуна, так назвал такие морские озера Николай Максимович, учитель.

Слово уверенно укладывалось в пределы рук-берегов, и согретый этой уверенностью, Андрейка засыпал.

Он как раз думал об этой лагуне, радуясь, что остров сегодня хорошо виден, и вздрогнул, быстро поворачиваясь на голос Гришки.

— Шо? Блядуху свою ждешь, да?

От страха и неожиданности Андрейка вообще не понял, о чем вопрос, и не видел почти ничего, только вывернутые дырки гришкиного носа. Да за мощной фигурой врага — еще силуэты, на лица которых он не посмотрел. Шагнул назад, у щиколоток хлюпнуло, вода застудила ноги, забираясь вверх по старым шерстяным брюкам.

— Зассал, бздун, — заорал Гришка, подступая и тесня Андрейку дальше в зимнюю воду, — зассал, сарите, пацаны, в воде стоит и уже ссытся! Ссытся!

Андрейка нагнул голову и молча шагнул вбок. По воде. Гришка осклабился и, вытягивая руку в скрипучем рукаве турецкой кожанки, сильно пихнул его в грудь. За его спиной заблеяли, засмеялись, откашливаясь и харкаясь под ноги.

— Землю жрать щас, — пообещал Гришка, — будешь у нас. У меня.

— Тут песок, — угрюмо сказал Андрейка.

— Чего?

— Не земля.

Он как-то удержался на ногах, хотя через секунду уже пожалел об этом. Нужно было упасть, поплыть, колотя сапогами, они бы… не стали… в воду.

Мысли дергались в такт ударам, хорошо — смягченным зимней курткой, старый уже пуховик, но толстый, даже удар ботинком не казался взрывом между ребер. Только лицу не повезло, кто-то, пока Гришка приговаривал, неумолимо сажая удары в бок, в тощую задницу, в худое бедро, вцепился в волосы и возил, повизгивая, тыкал носом в тот самый песок.

— Жри песок, жри песок, — повторял монотонно, с нарастающей сладостью в голосе, — жри песок, блядь, жри курва, жри песок.

Устав возиться внаклонку, видимо, выпрямился, дыша тяжело, с тем же подвизгиванием.

— В воду его, пацаны, — распорядился вверху Гришка, — пусть его поблядуха ловит, Танька его… — и выругался смачно, грубо, совсем по-взрослому.

Нельзя в воду, в панике подумал Андрей, очень быстро подумал, и как оно успелось, резко выворачиваясь, сел, спиной к врагам, упираясь в мелкий прибой зимними сапогами и растопыренными пальцами. Куртка, она ж не высохнет, тяжелая. В чем завтра в шк…

Спину сотряс удар, песок под ним подался, Андрейка проехал ближе к воде, уже окуная в нее голенища и давно мокрые штанины. Открыл глаза, один уже заплывал, смотрел с трудом. И отчаянно уставился на мягкую полоску острова. На самом горизонте, таком далеком. В один миг представилось ему совсем по-настоящему: взмывает ракетой, держа руки вразлет, вместо бухты и кучки Гришкиных шавок под ним — яркая клякса острова с протянутыми берегами. Несется навстречу, принимая и радуясь. И там — только он. Ныряет с разлету в нестерпимо синюю воду лагуны.

— Гришка! Курвеныш, выблядок мелкий!