Бэзил Коппер - Морок над Инсмутом

Я нахмурился, пытаясь поймать ускользающее воспоминание, и снова вернулся к рукописи деда.

«Это уродливые и грубые люди, сотворенные злыми богами древней Ирландии. Их предводителем был Балор Дурной Глаз и другие из их народа, такие как Морк и Кикол…»

Кикол! одноглазый человек с искривленной спиной!

Я уже не мог сдержать дрожи, которая пробегала по моему позвоночнику.

Попытался выдавить циничную улыбку.

Кикол О’Дрисколл. О’Дрисколл — посредник. Тридцатое апреля — канун Бельтейна, праздника костров Байла. Семью девять — шестьдесят три…

Даоин Домейн. Жители Глубин. «Каждые девять лет они ждут жертвы».

Тогда я понял, что увижу Кикола О’Дрисколла скоро. Очень скоро.

Снаружи из беспокойных атлантических глубин поднимался ветер, завывая, точно живая душа под пыткой. А сквозь его вой прорывался скулящий зов, точно плач одинокого брошенного животного.

Иногда ночи так достают, правда? Когда никто не бросает в джук-бокс монеты, он без конца крутит одну и ту же песню Пегги Ли. Лихорадка. Похожий на щелканье пальцами звук возврата дорожки так и вгрызается в череп. И остается там до конца жизни, как сердечный ритм. Особенно в не сезон — а в Смуте, признаемся честно, не сезон круглый год, — когда с полуночи до рассвета не дождешься ни одного клиента. И немудрено: ведь у нас подают растворитель au lait и жареные пирожки из высокопрочного бетона. Когда я в первый раз заступил на смену между волком и собакой в 24-часовой забегаловке «Капитан Код», то мне даже нравилась идея получать деньги (неплохие) за то, чтобы не спать всю ночь, и никакой беготни. Я тогда подумал, что, может, хоть «Моби Дика» дочитаю, пока профессор Уиппл меня не выгнал взашей из университета. Но не вышло.

Два часа ночи, и ни одного человеческого лица. А в конце ноября стекло в окне-витрине ходит ходуном от малейшего ветерка с моря. Волны с грохотом перекатывают никому не нужную гальку на пляже. Смут не туристическое место, а пропахший рыбой морг размером с небольшой город. Компанию мне составлял один картонный Капитан Код: чешуйчатая лапа приветствует посетителей, просоленная улыбка на лице. Вообще-то лица у него практически не осталось, потому что раньше он стоял на улице и каждый высокий прилив полоскал его за милую душу. Не знаю, какое отношение он имел к этому месту раньше — теперь им владеет лупоглазый парень по имени Мюррей Как-то-там, который платит вонючей наличкой, — но сейчас он просто призрак из картона. Я не прочь перемолвиться с ним словечком-двумя, да боюсь, как бы он не ответил в одну прекрасную ночь.

Забегаловка у нас тематическая, как, впрочем, и все остальные на этом берегу. Рыбачьи сети на потолке, мертвые рыбины в рамах по стенам, негорючий пластик на столах, а на полу столько песка, сколько и на пляже не увидишь. А еще у нас есть кофемашина, которая булькает и плюется такой гадостью, какой вас не напоят больше нигде, и стеклянный прилавок с набором закусок, которые, можете смело поклясться, не меняются из месяца в месяц. Но что-то меня заело на одном и том же, совсем как Пегги, когда я забываю пнуть автомат на середине куплета про Покахонтас. А все эта чертова глава «О белизне кита». Я всегда ее пропускаю, а она считается сердцем книги.

Я заметил ее, только когда сменилась песня. Дебби Рейнольде запела «Должно быть, это был лунный свет». Господи. Наверное, она вошла, пока я в очередной раз прикрыл глаза минут на двадцать. И сидела спиной к стене у самого автомата, разглядывая прилавок с едой. Молодая, может, хорошенькая, пара светлых прядей выбилась из-под шарфа, пальто в обтяжку, не подходящее для беременной. У него был пояс, который она вряд ли могла застегнуть. Я учусь в Мискатонике на анг. лит-ре, а не на медицинском, но даже я сразу определил, что она вот-вот разродится. Наверное, пятерняшками.

— Чем могу помочь, мадам? — спросил я. Мюррей велел мне называть клиентов «сэрами» и «мадам», а не «парнями» и «куколками» или «старыми задницами» и «кошелками». Других инструкций я от него не получал.

Она посмотрела на меня — большие ореховые глаза с избытком красноты, — но не сказала ничего. Вид у нее был усталый, и неудивительно: ночь-полночь, а она со своим неподъемным пузом таскается по городу.

— Кофе? — предложил я. — Если вы ищете способ покончить со всем сразу, то это не худший выбор. Дешевле, чем стрихнин. А может, вы предпочитаете мороженое с маринованными огурчиками?

— Это все чушь, — сказал она, и я сразу понял, что она и правда молоденькая. Не будь она беременна, я дал бы ей нагоняй и отправил домой — детское время вышло. Навскидку лет 16—17. Хорошенькая, как чирлидерша, но, судя по лицу, ее уже не волнует, с кем сегодня свиданка у Боба Фуллбэка или как сдать тест по экономике в следующую пятницу — заботы у нее иные.

— Насчет странных желаний, вот что чушь. Ничего чудного есть не хочется. Я так вообще есть не хочу, давно уже. Но надо, а то растворюсь. Как будто ленточного червя подцепила. Ем столько, сколько влезает, а все равно хожу голодная. Все калории получает эм-брион.

Эм-брион. Так она и сказала. Мне понравилось, как это звучит.

— И чего вашему эм-бриону хотелось бы сегодня утром?

— Чизбургер.

— У нас рыбный ресторан, мадам. Бургеров не подаем. Но я могу растопить кусочек сыра на рыбном пироге и подать вам с булочкой.

— Фу, гадость. Ну ладно, сделайте, для мутанта…

Джули Лондон запела «Край ми э ривер». «Кра-а-ай ми э ривер, край ми э ривер, ай крайд э ривер овер ю». В этой песне есть одна из лучших английских рифм: «plebeian» рифмуется с «through with me an’… now you say you are lonely…»

Я шлепнул кусок замороженного пирога на тарелку и раскопал кусок не самого престарелого сыра. Обычно, если на сыре не появилась плесень, так мы его и не берем.

— А спиртное у вас есть?

— А паспорт у тебя есть?

— Черт, ну почему в этом штате забеременеть разрешается на пять лет раньше, чем купить выпить?

Лед на пироге полопался и запузырился. На заднем плане надрывала голос и сердце Джули. Да, жизнь, должно быть, не сахар.

— Не я же придумываю законы.

— Я все равно не опьянею. Только эм-брион.

— Он тоже несовершеннолетний, мадам.

— Это оно. Я прошла тесты.

— Прошу прощения?

— Имбирный эль…

— Хорошо.

— …и плесните в него каплю чего-нибудь.

Я сдался и поискал скотч. Здесь на него не много спроса. Горец на этикетке совсем выцвел, желтая капля попала ему на лицо, превратив его в прокаженного. Плеснув виски на донышко, я накрыл его доброй мерой безалкогольного напитка. Она выпила его в один прием и тут же заказала вторую порцию. Я налил и перевернул пирог. Жаль, нельзя сказать, что пах он приятно.

— Я не замужем, — сказала она. — Школу пришлось бросить. А с ней и шанс поступить в колледж. Мою единственную возможность выбраться из Смута. Короче, крушение надежд. Вы небось такие истории каждый день слышите.