Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

«Подумай о чем-нибудь. Скорее!»

— Карл, — прошептал он хрипло. — Карл у Клары украл кораллы. А Клара у Карла украла кларнет.

Дэнни Глик зашипел.

— Марк! Открой окно!

Он ослабевал. Шепчущий голос преодолевал все преграды. Взгляд Марка упал на столик с пластиковыми монстрами, теперь казавшимися милыми и смешными…

Тут он заметил что-то.

Пластиковое привидение гуляло по пластиковому кладбищу, где один из памятников был сделан в форме креста.

Не раздумывая, Марк схватил крест, зажал его в кулаке и громко сказал:

— Ну, попробуй, войди!

На лице отразился злобный восторг. Окно распахнулось, и Дэнни ввалился в него. Изо рта его исходил неописуемый запах: зловоние открытой могилы. Холодные, бледные, как рыбье брюхо, пальцы тянулись к плечам Марка. Голова по-собачьи склонилась, верхняя губа поползла вверх, обнажая сияющие клыки.

Марк поднял свой крест и ткнул им в щеку Дэнни Глика.

Его вопль был ужасным… и беззвучным. Он отозвался только в коридорах мозга Марка. Триумфальная улыбка на лице существа мгновенно преобразилась в гримасу агонии. Бледная кожа задымилась, и в какое-то мгновение, прежде чем он исчез, Марк почуял в воздухе запах паленого мяса.

И потом все исчезло, как будто ничего и не было.

Но крест еще некоторое время светился, словно подсвеченный изнутри. Потом погас, оставив лишь синий отсвет в глазах.

Сквозь пол он услышал щелканье выключателя в спальне родителей и голос отца:

— Что там такое?

Через две минуты открылась дверь.

— Сын, — тихо спросил Генри Петри, — ты спишь?

— Нет, — сонным голосом ответил Марк.

— Тебе что, приснился страшный сон?

— Наверное, да… не помню.

— Ты кричал во сне.

— Извини.

— Ничего, — он помедлил и потом сказал, будто вспомнив сына совсем маленьким. — Может, хочешь воды?

— Нет, папа, спасибо.

Генри Петри быстро оглядел комнату, не в силах осмыслить внезапно охвативший его страх, и успокоился — все казалось нормальным. Окно закрыто. Ничего не упало.

— Марк, что-нибудь случилось?

— Нет, папа.

— Ладно… спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Дверь тихо закрылась, и отец начал спускаться по ступенькам. Марк, наконец, почувствовал облегчение. Со взрослым в этот момент могла бы случиться истерика. Но Марк только чувствовал, как ужас овевает его, как холодный ветер — тело пловца. Когда ужас начал проходить, его сменило опустошение.

Прежде, чем провалиться в сон, он нашел в себе силы удивиться в который раз странностям взрослых. Они глушат алкоголем или отгоняют снотворным такие обыденные, простые страхи, как работа, деньги, любит ли меня жена, есть ли у меня друзья. Они не сталкиваются со страхами, которые переживает любой ребенок, лежащий без сна с темной комнате. Ребенку никто не верит, и никто не вылечит его от страха, что кто-то смотрит на него с потолка. Или прячется под кроватью. Он должен вести свой бой в одиночку, ночь за ночью, с единственной надеждой на постепенное угасание воображения, которое зовется «взрослением».

Все эти мысли проносились в его мозгу в более простой форме. Прошлой ночью Мэтт Берк столкнулся с кошмаром и получил сердечный приступ; этой ночью то же случилось с Марком Петри, но он уже через десять минут спал, все еще зажав в правой руке пластиковый крест. Вот в чем разница между взрослыми и детьми.

В десять минут десятого утром в субботу Бен начал уже всерьез беспокоиться о Сьюзен, когда зазвонил телефон. Он схватил трубку.

— Ты где?

— Успокойся. Я наверху у Мэтта Берка. Мы желаем, чтобы ты разделил наше общество, как только сможешь.

— Почему ты не…

— Я заходила. Ты спал, как ягненок.

— Как там Мэтт?

— Поднимайся, сам увидишь, — сказала она, но он уже влезал в халат.

Мэтт выглядел намного лучше и казался почти помолодевшим. Сьюзен сидела у его изголовья в ярко-голубом платье. Когда Бен вошел, Мэтт поднят руку в знак приветствия.

Бен уселся на один из ужасно неудобных больничных стульев.

— Как вы себя чувствуете?

— Получше, хотя слабость еще есть. Они вечером взяли у меня кровь на анализ, а утром дали на завтрак яйцо-пашот. Ослабнешь тут, пожалуй.

Бен мимоходом поцеловал Сьюзен, заметив на ее лице странное спокойствие.

— Случилось еще что-нибудь?

— Я ничего не слышала. Но я ушла из дома в семь, а город по субботам просыпается чуть позже.

Бен перевел взгляд на Мэтта:

— Ну, и что вы обо всем этом скажете?

— То же, что и раньше, — сказал Мэтт, слегка нахмурившись. На шее у него поблескивал крестик, надетый Беном. — В любом случае, спасибо за это. Здорово успокаивает, хотя я и купил его на распродаже у Вулворта в прошлую пятницу.

— Как ваше состояние?

— Как говорит доктор Коди, «стабильное». По данным ЭКГ, это был всего лишь небольшой сердечный приступ… без образования тромба. Хочется на это надеяться. Но неделю я здесь проваляюсь, это точно, — он внимательно поглядел на Бена. — Он сказал, что такие приступы обычно случаются от сильного шока, но я ничего не стал рассказывать. Это правильно?

— Было правильно, но все уже изменилось. Теперь мы со Сьюзен хотим пойти к Коди и все ему выложить. Если он не поверит мне, мы отошлем его к вам.

— Уж я ему понарасскажу, — сказал Мэтт свирепо. — Этот сукин сын не позволяет мне курить трубку.

— Сьюзен уже рассказала, что случилось в городе с прошлой ночи?

— Нет. Она сказала, что подождет, пока мы соберемся все вместе.

— Тогда, может быть, вы расскажете о том, что произошло у вас в доме?

Лицо Мэтта помрачнело, и в какой-то момент Бен опять увидел лицо дряхлого старика.

— Если вы не хотите…

— Нет, конечно, расскажу. Хорошо, если вы мне поверите, — он громко усмехнулся. — Я всегда считал, что меня не так-то легко удивить. Но поразительно, как мозг всегда сопротивляется тому, что ему не нравится или угрожает. Как волшебная доска в детстве. Не нравится рисунок — положи доску плашмя, и он исчезнет.

— Но линии проступят на черном обороте и останутся навсегда, — сказала Сьюзен.

— Именно так, — он улыбнулся ей. — Очень верное сравнение для соотношения сознания и бессознательного. Бедный Фрейд об этом и не подозревал. Но мы не о том. Вы слышали про это от Сьюзен?

— Да, но…

— Конечно. Я только хотел убедиться, что мне не нужно начинать с самого начала.

Он рассказал всю историю ровным голосом, прервавшись только раз, когда заглянувшая сиделка спросила, не хочет ли он имбирного пива. Мэтт сказал, что с удовольствием высосет его через соломинку, пока рассказывает. Бен заметил, что, когда он дошел до момента, касающегося того, как Майк выскочил в окно, кубики льда в стакане начали тихонько позвякивать. Но голос его не дрожал; он оставался таким же ровным, каким, без сомнения, был на уроках. Бен в который уже раз восхитился им.