Джули Си Дао - Лес тысячи фонариков [litres]

Она прижала к себе мешок и светильник и спрыгнула вниз. С каждым ее шагом по направлению к горячему источнику тварь внутри нее как будто стряхивала с себя сон. Сифэн чувствовала ее движение, словно она выпускала клыки, и, сквозь страх, стало пробиваться успокоение, в чем-то ей уже знакомое.

В свете фонаря пещера казалась еще более древней и таинственной, и Сифэн сразу почувствовала, что поступила правильно, придя сюда. Если ей суждено найти ответы на свои вопросы, сделать это она сможет только здесь.

Она подошла к удивительному водопаду, все еще смущенная тем, с какой четкостью было видно ее отражение на стене из стремительно сбегающей вниз воды. Чиркнув спичкой, она зажгла курения. Мощный аромат мгновенно заполнил ее ноздри. Она как будто перенеслась обратно в Гумино святилище с наглухо закрытыми дверями и открывшимися перед ней тайнами этого мира.

Сифэн встала на колени перед бурлящим потоком и закрыла глаза, погруженная в дым от курений. Когда-то этот удушливый приторный запах вызывал у нее отвращение, но сейчас, смешанный с поднимающимся от воды паром, он стал каким-то непреодолимо соблазнительным. Вдыхая, она полностью отдалась его власти.

– Прекраснейшая , – сказал голос внутри нее, и она открыла глаза.

Несмотря на то, что она стояла на коленях, на стене водопада она отражалась стоящей в полный рост, гордая и сильная, с расправленными плечами. Ее властно поднятая голова с черными шелковистыми волосами была увенчана короной с остриями из отточенной смертоносной стали. Она была окружена фигурами съежившихся, покорных ей мужчин, и ее глаза сверкали на лице белом, как луна, как снег, как цветы на дереве тысячи фонариков. У нее на груди, над тем местом, где таилась тварь, были видны очертания символа Императрицы Фэн Лу – феникса с хвостом, объятым языками пламени.

– Прекраснейшая из всех .

Из невидимой щели повеял ветерок, разгоняя волны курений, и на мгновение Сифэн завладел всепоглощающий страх. Где она? Кто она? Но затем клубы курений окутали ее снова и оттеснили охватившие ее ужас и смятение.

– Гума, – позвала она, сосредоточив взгляд на своем увенчанном короной отражении. Оно преобразовалось в тревожаще знакомый образ: море травы, волнующееся вокруг входа в пещеру, и скользящая фигура слишком высокого мужчины перед девушкой, похожей на Гуму. Он бросил ей гадальные карты, и она с восторгом поймала их, превращая их в различные предметы: змеиную кожу, украшенный драгоценными камнями кинжал, позолоченную книгу со стихами.

Мужчина протянул руку – за этими предметами или за чем-то еще, и девушка убежала. Изображение сменилось, теперь это был аристократ, склонившийся над рукой красивой девушки, а за ними подглядывала охваченная припадком ревности Гума. Сифэн в изумлении наблюдала, как Гума возвращается к пещере, умоляюще протягивая руки.

Отражение в водопаде снова превратилось в увенчанную короной Сифэн, с фигурой у ее ног, напоминающей госпожу Сунь. В груди у женщины пылало сердце, яркое, как луна, или как драгоценное красное яблоко.

– Это Шут? – с бешено колотящимся сердцем спросила Сифэн.

Внезапно образ превратился в карту: юноша, глядящий на звезды, в шаге от безжалостной смерти.

В ее голове роились воспоминания: вот она лежит в постели и не может уснуть от голода; вот Гума, сгорбившаяся над своей вышивкой; вот Вэй, отворачивающийся от туфель, в которых он нуждается, но не может себе купить. И затем: сама Сифэн, корчащаяся под рвущей ее тело плеткой, и раскрасневшаяся, торжествующая госпожа Сунь. Все, что пришлось ей вытерпеть, чтобы попасть сюда. Все муки, надежды и боль.

– Не для того я зашла так далеко, чтобы проиграть, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы, сжимая кулаки. Это могло быть подтверждение от колдовских духов… Возможно, они сообщили ей, что госпожа Сунь – это враг, готовый одолеть ее.

– Есть лишь один надежный способ , – скрипуче произнес голос.

Стелющийся вокруг нее туман прорезала вспышка света. Она увидела принадлежавший ее матери кинжал: рукоятка и ножны из полированной бронзы, инкрустированные перьями зимородка и полосками густо-зеленой бронзы. Отражаясь в зеркале воды, его смертельное острие парило в нескольких дюймах от сердца госпожи Сунь.

Будь лезвием и его кромкой одновременно, светом и тьмой. У тебя два лица, Сифэн .

К ее горлу подступала тошнота, как в тот день много лет назад, когда Гума сунула ей в руки сердце той, первой белки.

– Это женщина, – протестовала она, охваченная отвращением, но к ней вернулась память о кроликах. Это было ее первое убийство вдали от Гумы. Она вспоминала, как их скользкие сердечки обожгли ее горло, как горячий металлический привкус крови вызвал в ней волну удовольствия, потряс все ее существо. Голод вернулся, первобытный и мощный, почти пересилив в ней отвращение.

Ветерок вновь рассеял туман, и она отшатнулась от смертельно поблескивающего кинжала.

– У крови есть цена. Она не стоит моей души, – она повторила слова королевы тэнгару , вложив в них всю доступную ей убедительность.

Клубы багрово-черного дыма поднялись и вновь окутали ее легкой тканью. Они напомнили ей серебристые одежды Императрицы. Уничтожив госпожу Сунь, она не только отомстит за себя и Кана, но и окажет услугу, докажет свою верность Императрице Лихуа, которая, возможно, полюбит ее материнской любовью.

Сифэн испугалась. Если Гума и в самом деле здесь, она могла услышать эту мысль. Но в гуле, наполнявшем ее уши, не было слышно упрека в предательстве. На ее глазах дым превратился в тысячи раздвоенных язычков, выползающих из клыкастых пастей.

– Ты знаешь, что делать. Ты просто должна сделать выбор. Это ее смерть… или твоя .

– Но должен быть другой выход, – закричала она в темноту. – Я найду другой выход.

– Есть лишь один выбор .

– Нет!

Падая, плача, вскрикивая, она прорвалась сквозь языки дыма и споткнулась о курения. Она швырнула горящие палочки в поток и в ужасе бегом вернулась к себе в постель, в безопасность высоко над городом женщин. Но когда наконец, измученная, она погрузилась в сон без сновидений, где-то на кромке ее сознания все еще присутствовал голос…

– Есть лишь один выбор .

И даже после пробуждения его эхо звучало, спрятанное в глубинах ее памяти.

Мытарства первого месяца во дворце остались в прошлом, и Сифэн смогла вздохнуть, оказавшись среди придворных дам Императрицы Лихуа. Эти женщины, чьи имена были ей неизвестны – они настаивали, чтобы она называла их «мадам», – были уже немолоды, и по этой причине не испытывали к ней неприязни. Они обучали ее всему, чем занимались сами: искусству составления букетов, наблюдению за ведением хозяйства во владениях Императрицы и пришиванию эмблем на церемониальные одежды ее величества. Последнему занятию они отдавали большую часть своего времени, так как до Праздника Летней Луны оставалось всего несколько дней.