Луиза Морган - Ведьмы. Запретная магия [litres]

Нанетт сползла по дверной раме.

– Слишком поздно, – простонала она. – О Богиня, они меня поймали…

– Нет, нет! Сейчас же уходи. – Урсула подтолкнула мать к двери. – Выбирайся через сад, через ворота, ведущие в загон. Я… я поговорю с ними. Скажу, что ты сбежала. А потом приду к тебе.

Нанетт, хотя и дрожала так, что едва могла стоять на ногах, взяла сумку и повернулась к кухонной двери. Но не успела она коснуться щеколды, как дверь, сорвавшись с нижней петли, распахнулась. В дверном проеме виднелась грузная фигура Моркама. Он кипел от ярости.

У Нанетт подкосились ноги. Она повалилась на пол, сжимая в руках чемодан. От страха по ее лицу катились слезы. Кот жался к ней.

Моркам отшвырнул кота своим тяжелым сапогом. Тот отлетел к печи и, с отвратительным глухим стуком ударившись о нее, больше не двигался.

– Моркам! – воскликнула Урсула и бросилась к мужу.

– Стой, где стоишь! – прорычал он и с такой силой ударил ее локтем, что она не удержалась на ногах.

Он схватил лежавшую на полу Нанетт и поставил ее на ноги. В панике она заплакала, но Моркам не обратил на это внимания. Урсула подползла к нему и схватила за руки, выкрикивая угрозы и проклятия, но он и это пропустил мимо ушей. Он вытолкнул Нанетт через распахнутую дверь наружу так, будто она была невесомой.

Как только Нанетт появилась на пороге дома, раздался шум голосов, сгущая кристально чистый утренний воздух, как будто хлынул грозовой дождь. Урсула, которая все еще цеплялась за руки мужа, затряслась от ужаса.

Это были соседи, люди, которых она знала всю свою жизнь, но в этот момент они были для нее чужаками. Их было около дюжины, и они казались чудовищами из ночного кошмара – с искаженными лицами и пронзительными, как у каркающих ворон, голосами. Моркам потащил к ним Нанетт, словно овцу на заклание. Грубые руки схватили ее и затолкали в поджидающую повозку. Некоторые ехали на пони, другие шли пешком. Один из всадников сел на козлы, а двое запрыгнули внутрь, чтобы держать Нанетт.

Урсула попыталась проскочить мимо Моркама, чтобы добраться до матери, но он обхватил ее шею своей волосатой рукой и сжимал, пока она не утратила способность дышать.

Нанетт перестала сопротивляться и тяжело опустилась на пол между двумя своими охранниками. Голова ее была опущена, руки безвольно болтались. Урсула, хватая ртом воздух, не могла даже позвать ее.

Эта гнусная сцена заняла не более полутора минут, но навеки отпечаталась в памяти Урсулы.

Как только повозка загрохотала по дороге, Моркам с ворчанием оттолкнул жену в сторону. Она выкрикнула его имя, затем имя матери, но ни он, ни другие мужчины, ни даже Нанетт, сидевшая между своими стражниками в задней части повозки, не ответили. В считаные секунды повозка, сопровождающие ее люди и сам Моркам исчезли из виду. Его последним обращенным к жене жестом был грозно поднятый кулак и приказ оставаться на месте.

Урсула помчалась в дом за сапогами и плащом. Козы уже начали блеять, а пони нервно переминались в загоне, взволнованные доносящимся с дороги шумом. У Урсулы не было иного выбора, кроме как не обращать на них внимания. Схватив глиняный кувшин, в котором хранились вырученные на базаре деньги, она высыпала его содержимое в карманы, а затем побежала в хлев, вывела Арамиса и набросила одеяло на его широкую спину. У нее болела душа от того, что приходится оставлять блеющих коз недоенными, но гораздо больнее было думать о матери, теряющей сознание и сползающей на дно повозки, где не было ни подушки, ни плаща.

Урсула знала только одного человека, к которому можно обратиться, но это было непросто. Ей придется умолять отца Мэддока вмешаться в происходящее.

Она вонзила каблуки в бедра Арамиса и пустила его тяжелой рысью.

Никогда еще церковь Святого Илария не казалась такой холодной и неприветливой, как тем ужасным утром. Урсула оставила Арамиса на привязи на мощеной улице и толкнула тяжелую дверь в храм. В церкви было безлюдно, и ее шаги одиноко отдавались эхом от каменных стен и сводов потолка. Она подбежала к ризнице, но дверь оказалась запертой. Она застучала по ней кулаками, но ответа не последовало. Пришлось снова выбежать на улицу и обогнуть церковь: там были комнаты, где жил отец Мэддок. Урсула взметнулась наверх по небольшой лестнице и постучала в дверь – снова без ответа. Но как только она повернулась, чтобы спуститься по ступенькам, как со звонницы раздался колокольный звон. Он был настолько оглушительным, что пронзил ее болью.

Недалеко от церкви поднялся какой-то шум, и с колотящимся сердцем и дрожащими руками Урсула повела Арамиса в сторону происходящего. Она остановилась в нерешительности прямо за углом гостиницы. На месте, где обычно собирался рынок, столпились люди, которые приходили в Орчард-фарм. Повозка, в которой увезли ее мать, стояла под деревьями, поводья были небрежно брошены на землю, пони щипал траву. К толпе присоединились еще горожане, женщины, старики, было даже несколько детей, а в самой гуще Урсула заметила отца Мэддока в сутане с воротничком. В поднятой руке священник держал Библию и что-то кричал, но его слова уносил ветер.

Урсуле и не нужно было их слышать. Его намерения и гнев были слишком очевидными.

Несколько мужчин, сгрудившихся возле священника, в одночасье развернулись, словно стая гадких птиц, и направились сквозь толпу к церкви. Урсула, спрятавшись за поникшими ветвями высохшего вяза, смотрела, как они движутся к невидимой с ее места двери, что вела вниз, в подвал. Отец Мэддок последовал за ними и, бросив угрюмый взгляд на толпу, оставшуюся снаружи, закрыл за собой дверь.

– Теперь-то они все узнают! Как только увидят ведьмину метку! – со злорадством сообщила своей спутнице пожилая женщина в фартуке.

Урсула вышла из-за вяза и ошеломленно уставилась на нее.

– Что вы сказали? – настойчиво переспросила она. – Что за ведьмина метка?

Та кудахтнула – зловещий звук, заставивший у Урсулы внутри все перевернуться.

– Ты что же, не знаешь? – с наслаждением воскликнула она. – У всех ведьм есть лишний сосок! Они прячут его под одеждой.

Ее спутница, которая была чуть помоложе, с крупными чертами лица и обвисшей грудью, издала презрительный смешок.

– Мы всегда про это знали, верно, Пэнси? Мы все знали, что те старухи с Орчард-фарм были ведьмами!

– Почему вы так считаете? – продолжала допытываться Урсула, хотя ее голос звучал чуть слышно. Ноги едва держали ее. Чтобы не упасть, ей пришлось схватиться за ствол высохшего дерева.

Обе женщины резко повернулись к ней. Урсула почувствовала себя лисой, загнанной в угол стаей терьеров.

– Они не заговаривают с нами, ведь так? – сказала старшая.

– Вечно треплются на каком-то чудном языке, ни по-корнуэльски, ни по-английски. Сидят в своей старой халупе и никогда не выходят! – добавила младшая.