Луиза Морган - Ведьмы. Запретная магия [litres]

– Но тебе нравится быть фермером.

– Да.

– А в шестнадцать нравилось?

Урсула скривила губы:

– Я с ранних лет любила возделывать землю. А недовольна была колдовством. Но я поняла, как и моя маман, что отрицать его нельзя.

– Мы еще даже не знаем, ведьма ли я вообще! – выпалила Ирэн.

– Тсс… – Глаза Урсулы широко раскрылись, и она бросила беглый взгляд по сторонам. – Тебя могут услышать.

– Да никто в такое не поверит! Сейчас не мрачные времена.

– Может, и мрачные. Для таких, как мы, всегда небезопасно.

– Возможно, для тебя – да, но не для меня. – Несмотря на возражения, Ирэн все же не смогла сдержаться, чтобы с опаской не оглянуться по сторонам. – И если я не стану… ну, тем… то я хочу стать леди. Я чувствую себя леди.

Урсула вздохнула и отвела взгляд от дочери.

– Идем, уже темнеет.

Она пошла дальше, и Ирэн пришлось подстроиться под ее шаг.

– Ирэн, надо признать, что благодаря отцу с виду ты леди, хотя и не являешься ею. И ни ты, ни я, ни Себастьен с этим ничего поделать не сможем.

– Даже если я…

– Если – что?

– Не знаю. Что-нибудь.

Ирэн претила сама мысль о том, что придется прожить всю жизнь фермершей: выгребать, копать, кормить скот, полоть… Она содрогнулась, представив себе, что станет такой, как мать: седеющей, морщинистой, с вечно грязными ногтями и в стоптанных сапогах.

– В конце концов тебе придется принять все так, как оно есть. Твое наследие не такое, как у мисс Блодвин. Так уж устроен мир.

– Это несправедливо!

– Жизнь редко справедлива.

Оставшуюся часть пути Ирэн шла молча, задумавшись. Когда они вошли в дом, там было темно и холодно, и Урсула поторопилась зажечь масляную лампу, пока Ирэн разжигала огонь в камине. На ужин у них было немного холодной ветчины, отварной картофель и полбуханки черного хлеба. Ирэн глядела на все это с раздражением.

– Наверное, мисс Блодвин пьет сейчас шампанское и ест жареного рябчика.

– Может, и так. А у нас картофель с мясом. – Урсула села за стол и разрезала кусок ветчины на две части. – Радуйся, что у тебя вообще есть еда, Ирэн. У некоторых и того нет.

Ирэн села на свое место и взяла из рук матери тарелку. Ей хотелось отказаться, но день был долгим, а она была слишком голодна, чтобы решиться на такой шаг. Справившись со всем, съев вдобавок еще два куска хлеба со свежим маслом из маслобойни в Грандже, она поднялась, чтобы отнести посуду в каменную раковину.

– Не забудь, сейчас Мабон [55], – произнесла Урсула, заворачивая остатки хлеба.

– Ох, мама! Нам точно нужно?

Мать не потрудилась ответить.

Ирэн стала отмечать саббаты с Урсулой, как только в тринадцать лет у нее началась менструация. Единственные ритуалы, которые они пропустили с тех пор, были те, что приходились на время, когда с ними был Себастьен.

– Он может не понять, кем мы являемся, – призналась Урсула. – Я не хочу расспрашивать его, а если он еще не понял, не хочу рассказывать. Если бы он знал это – или уже знает, – то тоже подвергался бы риску.

Ирэн отнеслась к ее словам без насмешки. Они уже слышали от одной из поварих в Грандже, которая пришла к ним за овощами и фруктами, что неподалеку от Аберистуита поймали ведьму. Ирэн заметила тогда, как у матери под загаром побелела кожа и как она сцепила руки под фартуком. Салли, повариха, рассказывала эту историю, смакуя ужасные подробности, описывая, как ведьма была раздета, осмотрена дьяконами и местным священником и обвинена на пороге церкви. Ведьму, если она таковой являлась, выгнали из деревни в той только одежде, что была на ней.

– Она хотя бы осталась в живых, – горько сказала Урсула, когда Салли ушла с корзиной зелени.

– Почему бы ей не быть живой? – спросила Ирэн.

Урсула вытащила руки из-под фартука и взглянула на свои ладони – на них остались кровоподтеки от ее ногтей.

– Ирэн, я рассказывала тебе, что случилось с моей маман.

– Но это было не в Тенби, а в Корнуолле. И произошло шестнадцать лет назад!

Мать пристально смотрела на нее полным грусти взглядом:

– Этому нет конца.

– Чему?

– Преследованиям.

– Но с чего бы кому-то преследовать какую-то жалкую старуху в Аберистуите?

Урсула хмыкнула и потерла нос черной от сажи рукой.

– Наверное, избавила кого-то от простуды или бородавки. Или не избавила. Как бы там ни было, люди считают, что она знает что-то, чего не знают они, и это их пугает.

– Казалось бы, они должны быть благодарны женщинам, которые обладают познаниями.

– Такое редко встретишь. Мужчины особенно тщеславны.

– Даже если они не правы? – Ирэн рассмеялась. – Это глупо!

– Ирэн, не смейся. Мы должны быть разумными и позволять мужчинам считать, что они сильнее, умнее, мудрее, чем женщины.

– Ох, маман! Кому какое дело до того, что думают мужчины?

Урсула поднялась, намереваясь вернуться к работе. Взяв в руки перчатки, она сказала:

– Ирэн, мужчины принимают решения за женщин, нравится нам это или нет. Такой добрый мужчина, как Себастьен, – это благословение. Жестокий или безрассудный – проклятие. Такова жизнь.

– Это глупо. И несправедливо!

– С этим не поспоришь. Тем не менее все так и обстоит. Мужчинам необходимо верить, что они всем управляют.

– Тогда я надеюсь, что у меня тоже есть сила, как и у тебя.

Урсула пожала плечами, направляясь к двери:

– Ты можешь ее унаследовать. А может – и нет.

– А что, если нет?

– Тогда ведьм Оршьер больше не будет. Мы последние оставшиеся.

– Когда мы это узнаем? – настойчиво спросила Ирэн.

– Только Богиня знает ответ.

Ирэн было все равно, есть ли где-то еще ведьмы Оршьер, но ее интересовала сила. Она так же сильно хотела обладать ею, как стать леди.

На каждый большой или малый саббат, пока Себастьен был в отъезде, Ирэн вслед за Урсулой спускалась в погреб под домом. Они осторожно, чтоб не заскрипели петли, приподнимали наклоненную дверь и спускались в каморку без окон, где пахло мерзлой землей, овощами и сохнущими травами. Дорогу приходилось нащупывать в темноте: Урсула не зажигала свечу до тех пор, пока они не опускались на три ступеньки и не закрывали дверь у себя над головой. Там почти не было места, чтобы разогнуться.

Каждый ритуал начинался одинаково. Они покрывали головы длинными платками, брызгали соленой водой по кругу, ставили зажженную новую свечу на алтарь – трехногий табурет, найденный много лет назад в садовом сарае. Рядом со свечой Урсула ставила старинный кристалл на шероховатой гранитной подставке. Он оставался накрытым платком, пока она не была готова начать ритуал, и только потом одним взмахом руки раскрывала его. Ирэн не раз думала, что такой жест должен был бы сопровождаться вихрем музыки – как это делали в церкви в Тенби.