Борис Левандовский - Донор для покойника

Форточка было открыта. Именно таким путем он собирался попасть в дом хирурга, когда придет на это время и благоприятно сложатся обстоятельства, — возможно, сегодня. То, что жилье Лозинского расположен на третьем этаже, его совсем не смущало. Не прилагая особых усилий, Герман способен был подняться без лишнего шума до третьего этажа — цепляясь за оконные рамы и узкие просветы между кирпичами. За считанные секунды. Его самого это уже нисколько не удивляло. Как и то, что он узнает о приходе Лозинского, даже когда тот не станет включать света — он просто увидит за шторами блуждающий квартирой огонек размытой человеческой фигуры, похожий на радиоактивную призрак.

… После третьего приступа Герман пролежал без сознания до обеда 25 сентября, то есть около десяти часов. Открыв глаза, он увидел перед собой оторванную собачью голову с открытыми, затянутыми мутной пленкой глазами и вывороченным языком. Вокруг все было густо заляпанное запеченными сгустками крови — паркет, стены и даже журнальный столик.

Герман, не понимая что произошло, несколько минут смотрел на голову мертвой собаки, потом что-то в памяти начало проясняться. Он более или менее помнил разговор с отцом, адскую боль, когда начался приступ, но касалось собаки, точнее, его головы…

Возникало впечатление, что воспоминания, связанные с ней, принадлежали кому-то другому — так странно отстранен мозг воспроизводил отдельные детали этих картин. Это было похоже на фильм, название которого стерлась из памяти. Сохранился единственный «кадр»: бездомная дворняга, привязанный к скамейке за заднюю лапу веревкой для белья, вероятно, детьми ради забавы. Когда Герман к нему приблизился, шерсть на спине собаки стала дыбом, однако он не издал ни звука — кажется, пытался заскулить, но… не посмел? Не смог? О том, что произошло дальше, Герман мог только догадываться.

Он отвернулся от неприятного зрелища в углу гостиной, но продолжал лежать на спине, пытаясь привести в порядок мысли. Недавний приступ не оставил после себя боли, однако в ощущениях Германа появились новые интонации…

Вдруг в голове сказал всегда узнаваемый голос Независимого Эксперта:

«Знаешь, что это значит? Иногда ты полностью теряет над собой контроль… Твое преобразования еще не закончилось — оно продолжается, и ты уже ничего не можешь с этим поделать. Он не остановится, пока не получит над тобой абсолютную власть. Но ты должен хотя бы попытаться противостоять ему… Потому что в следующий раз на месте собаки может оказаться…»

Тирада Эксперта прошла мимо сознания Германа — его внимание было приковано к странному звука, заполнял окружающее пространство — шипящего и немного потрескивающего — нечто похожее он слышал в детстве, когда подносил ухо к стакану с молочным коктейлем, только сбили миксером.

Мгновенно Герман понял, что источником этого удивительного звука является его тело.

Оно ощутимо, раза в два, уменьшилось в объеме, словно высохло. Пожелтела кожа сморщилась, как поверхность воздушного шара; местами она свисала огромными пластинчатыми струпьями. Когда Герман начал подниматься, струпья посыпались из него, как старая штукатурка — от них и слышался то негромкий шипящий звук. На полу остался след, который повторял очертания его тела.

Затем Герман обнаружил, что способен двигаться с непостижимой скоростью. А в последующие три дня, когда процесс нового превращения завершился, он невольно стал напоминать себе нечто промежуточное между гигантским двуногим пауком и воскресшей мумией.

Его кожа стала похожа на броню, обтягивающей тело, как панцирь, сохраняя эластичность только в районе подвижных частей — на сгибах локтей, коленей, пальцев и так далее.

Теперь Герман чувствовал себя очень сильным и быстрым — лучшим, чем когда-либо до сих пор. Его не волновало, сколько еще протянет организм, лишенный пищи и воды. И совсем не волновало будущее.

Позднего вечера 28 сентября он оставил Приют.

В район, где проживал хирург Лозинский, Герман добрался в несколько раз быстрее, чем рассчитывал, составляя по карте будущий маршрут. Затем отыскал его улицу, дом, окна и, спрятавшись в кроне большого каштана, застыл в ожидании.

Герман не особенно задумывался над тем, способен ли он прикончить врача вместе с женой. Или с кем-либо другим, кто мог оказаться рядом. Он рассматривал ситуацию с равнодушной рациональностью паука, спешит к жертве на другом конце паутины.

Иногда он чувствовал раздвоенность и какое-то непонятное беспокойство. Обе половины его Я выступали за смерть Лозинского, но мотивации у них были разные.

Первое, естественно, Я Германа, требовало только слепой возмездия, второе — освободившееся по каким-то глубин его ума — настаивало на смерти врача, используя мотив первого как повод. Оно открыто стремилось убивать — требовало жертвоприношения, как отвратительное крошечное божество, поселилось у него в голове. И чем дальше, тем больше места занимал этот кровавый божок в его сознании. А порой, как уже выяснилось, он мог и полностью взять Германа под свой контроль.

Первое Я каждый день ослабевало, уменьшалось, без сопротивления отступая перед идолом.

Наконец в квартире Лозинского включилось свет. Герман начал слезать с дерева.

— Я пришел тебя убить, Добрый Доктор!..

«Ого, — подумал Лозинский, несмотря на существо, стояла перед ним. — Если это животное заявит, что сбежала из адского хора, все окончательно станет на свое место — я сошел с ума…»

Герман в то время думал, что события могли сложиться совсем по-другому, если бы он случайно не задел книгу, лежавшую на тумбочке. Реакция Лозинского вызвала у него интерес. Он даже увлекся выдержкой хирурга — сейчас на лице врача отражалось скорее удивление, чем панический страх.

— Однако… — наконец, после долгой паузы сказал доктор, продолжая рассматривать Германа, как редкий экспонат аномального зародыша, заспиртованного в банке.

— Однако… — эхом отозвался Герман. Лозинский раз поморщился от звучания его голоса и, не отрывая глаз от гостя, сказал, что комментируя:

— И все… все-таки передо мной живой человек… Не нормальная… изменена, но человек…

Герман промолчал.

Взгляд Лозинского непрерывно рассматривал тело Германа.

— Прежде, чем вы меня убьете… я могу вас о чем-то спросить? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Во-первых, что с вами произошло и каким образом вы до сих пор живы? Во-вторых…

«Неужели ему действительно все равно, прикончу я его или нет?» — удивился первый Я.

Не верь ему, он просто морочит тебе голову!..

— Во-вторых, как вы собираетесь меня Убить? Оторвете конечности? Сокрушите череп? Или еще как? Я не сомневаюсь, что вы это можете… Я, пожалуй, и глазом не мелькнет, как это произойдет, — Лозинский криво улыбнулся.