Борис Левандовский - Донор для покойника

— Это совсем не смешно, Лозинский! — резко ответил Герман.

— Что?! — лицо врача вытянулось, но в нем, как и раньше, не было и тени страха. — Черт… Итак, вы меня знаете… и оказались здесь не случайно? — он опустил глаза и потер переносицу большим и указательным пальцами. — А я думал… Ну да — хороший врач… Итак, вам нужен именно я? — Лозинский посмотрел на Германа.

— Вы удивительно проницательны.

— Подождите, это значит… что когда я допустил серьезную ошибку как врач, да? С вами? Господи, но это невозможно! Посмотрите на себя!..

Он запнулся, глядя на гостя, как увидел его только сейчас.

— Послушайте, — хирург снова взял себя в руки. — Вы меня обвиняете… все же объясните. А потом делайте, что хотите. Я… — голос Лозинского зазвучал увереннее. — Я много раз видел смерть — нет, не на операционном столе, я имею в виду — свою смерть. На войне. И ни разу не убегал от нее, хотя и был значительно моложе, — поэтому и не собираюсь делать этого сейчас. Тем более, уйти от вас…

Он подсунул стул и указал Герману:

— Давайте сядем и поговорим. Конечно, я слишком долго занимался врачебной практикой, чтобы заявлять, что моя совесть кристально чиста. Однако… в вашем случае я даже не представляю, какой могла быть ошибка! Скорее, это напоминает какой-то нечеловеческий эксперимент или удивительную мутацию, но я никогда не занимался такими вещами… Объясните мне, в конце концов!

Врач подсунул себе другой стул, мимоходом глянул на Германа и сел.

— Я же сказал: потом — хоть четвертуйте меня. Но выяснить эти обстоятельства — мое право, черт побери! Я посвятил спасению людей — как бы пафосно это звучало — всю жизнь… Вы даже не представляете, насколько ваше обвинение…

— Хорошо, — кивнул Герман неожиданно для себя самого, но продолжал стоять.

— Только ради Бога торчит над душой, я этого ужасно не люблю, — сказал Лозинский с искренним раздражением. — Сядьте, наконец. Если вам, конечно, ничего не мешает на заднице…

… И захрипел от удушья — Герман сдавил ему горло своей жесткой, как кусок окаменевшей древесины, рукой:

— Любишь смеяться, доктор? Это был твой предпоследний шутку… и заметь: я не против поговорить, но если ты выкинешь еще хоть один фокус, я оторву тебе голову!

— чч… орт!.. Мои перепонки… — прохрипел хирург. — Я уверен, что оглохну задолго до этого…

Отпустив его, Герман сел на стул, хотя это ему действительно было неудобно.

— Случайно… не вы побывали у Маркевича перед его смертью? — спросил врач, потирая ладонью шею.

— Он умер? — удивился Герман.

Лозинский откашлялся.

— Значит, вы… Да, умер. При очень странных обстоятельствах. Говорят, это был не возрастной инфаркт… Намекали на убийство…

— Продолжайте.

— Вообще-то, действительно, все выглядело несколько странно: перед смертью он навалил целую гору говна… я имею в виду, наложил себе в штаны, словно от испуга… Меня, вообще-то, это не особенно удивляет, кроме того, экспертиза действительно обнаружила в его крови большой процент адреналина. А на плечи нашли огромную гематому — словно кто-то с невероятной силой сжал его. Судя по всему, плечо чуть не вылезло из сустава, половина связь была порвана…

— Понятно. И что дальше?

— Но самое удивительное, что когда его нашли, — это была жена, которая вернулась утром — в квартире стоял жуткий трупный запах. С момента смерти не прошло даже шести-восьми часов, и тело, можно сказать, было еще совсем… свежее. Откуда тот ужасный смрад, никто не знает. Правда, патологоанатом настаивает, что этот запах не принадлежал труппу — нет Маркевича, ни чьей другому. Почему, не знаю, — но он определил его как результат другого органического гниения. Насколько мне известно, сейчас в этом ведется дискуссия, хотя я очень сомневаюсь, что удастся что-нибудь выяснить. Короче, вся эта история очень интересная, но лично меня волнует мало. Вот, собственно, и все.

— Вы не ошиблись, — сказал Герман. — Я побывал у Маркевича в тот вечер. Между прочим, чтобы узнать ваш адрес…

— Вот как… — сказал Лозинский.

Герман осмотрел комнату:

— Вы что, живете сами?

— Не уходи от темы, — прохладно ответил Лозинский.

Герман рассказал все, что с ним произошло, начиная с результата анонимного теста на ВИЧ. Лозинский часто морщился от острых, как зубная боль, резонирующих частот его голоса.

Несмотря на неожиданную симпатию к хирургу, Герман ни на минуту не допускал, что оставит его в живых. Он едва сдерживал желание оборвать разговор и разорвать своего визави на кровавые куски, распороть ему живот и засунуть набитые говном и наполовину кипяченой пищей кишки в его агонизирующую горло…

— Вы забыли представиться, — напомнил Лозинский, когда Герман завершил свой рассказ.

— Это не имеет значения.

— Как знаете, — хирург поднялся со стула. — Вы не возражаете, если я закурю?

— Нет, — Герман проследил, как Лозинский выходит из комнаты, но не двинулся следом. Куда он денется…

Тот вернулся с кухни с зажженной сигаретой во рту и сел на стул.

Как странно и нелепо складывалась ситуация…

Лозинский сделал несколько глубоких затяжек, то обдумывая, и наконец сказал:

— Ваша история — это невероятное, что мне приходилось слышать. И вряд ли я мог бы в нее поверить, если бы не видел вас сейчас прямо перед собой… Несмотря на то, что в мире в последнее время происходит много страшных и необъяснимых вещей… Действительно, что-то происходит… Но многое в вашей рассказы… Эта непоколебимая уверенность в некоторых моментах, визит ко мне — все это выглядит совершенно нелогично.

— Что именно? — Герман почувствовал, как пылающий ледяной стержень пронизывает его позвоночник.

— Ну, например, не могу понять, почему вы считаете именно меня виновным в своих… своей беде. Дело не во мне лично — как вы вообще можете обвинять кого-то в кошмаре, что происходит с вами, — вот что я имею в виду.

— Я так и знал, что ты попробуешь выкрутиться, Добрый Доктор! — угрожающе проскрипел Герман и подался вперед, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Лозинского за горло и не услышать хруста его шейных позвонков. — Я это знал!

Хирург видел, что для него наступил критический момент.

— Я хочу сказать… Какая случайная женщина… Ведь вам совершенно не известно, каким путем передается этот чертов вирус… И переливания крови здесь может оказаться совершенно ни к чему. Который его инкубационный период и сколько времени он находится в вашем организме, вы тоже знать не можете! В конце концов, у вас, как и у меня, нет ни малейшего представления, что за говно вы подцепили вообще! Я не знаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь сталкивался с чем-то подобным! Можете мне поверить, потому что если бы даже сто или двести лет назад случился хотя бы один подобный случай, то сегодня это изучали бы во всех медицинских вузах на планете; было бы по меньшей мере несколько десятков крупных научных трудов! Я уверен, никто не собирался причинять вам вреда!.. — Лозинский наконец заметил, что перешел на крик; он провел ладонью по мокрому лбу, стряхнул пепел с сигареты прямо на пол и уже тише добавил: