Борис Левандовский - Донор для покойника

И все… Он заметил, что в последнее время приступы сильной головной боли участились… особенно, когда накапливалось много работы во дворе.

(«Ах ты, негодный мальчишка, как ты смеешь так думать о своей маму?! Я стирала твои засран пеленки, не спала сотни ночей, когда ты…»)

В этот вечер он поздно вернулся домой, поскольку сегодня был благополучный для мамы день, и он засиделся у своего друга, живущего в соседнем доме. Когда мальчишки поняли, что уже около полуночи, Артем пулей помчался домой, надеясь, что мама не очень волнуется — ведь уже почти три недели по ночным улицам бродит этот ужасный и неуловимый отрыватели голов, а ему надо идти темным переулком.

Но, вернувшись домой, он сразу понял, что чрезмерного волнения за него не было. Мама лежала на тахте в своей комнате и громко стонала. Ему, конечно, было очень жаль маму… но, Господи — как он ненавидел эти ее проклятые стоны — неужели ей действительно настолько больно? На табурете были разбросаны привычные флаконы с каплями, таблетки, чашка, графин с водой и тому подобное. Это все смотрели на него с наглой уверенностью хозяев ситуации. Запах лекарств наполнял комнату, освещенную лишь торшером.

Услышав, как он зашел, мама медленно приподнялась на локте и сказала, что осталось еще много работы, которую нужно закончить до завтра — разобраться с мусоропроводом, ведь бак не менялся с обеда, и к утру на полу вырастет целая гора отходов, потом придется забирать, а он и сам знает, как это трудно.

А она опять очень, очень сильно больна… И ему сейчас придется дорабатывать сегодняшнюю работу — жаль, что он пришел домой так поздно — и, скорее всего, взять на себя целый завтрашний день.

Минуту назад он хотел занять эту измученную женщину с большими темными кругами под глазами, была его матерью, — как всегда делал раньше — сказать несколько успокаивающих слов… Но в этот вечер он молча вышел из ее комнаты, быстро переоделся в рабочее, думая о две 3:00 сна, которые у него останутся, чтобы успеть в школу… Быстро взглянул на часы на кухне (00:17), вышел из квартиры и спустился вниз…

Рассмотреть можно было только две верхние головы. Вряд ли он знал этих людей хорошо, если знал вообще, потому что сейчас…

Мальчику не хотелось трогать руками мертвые головы, поэтому он поднял их коротким посохом, чтобы узнать.

Это было жуткой, но увлекательной игрой.

Он не испытывал страха — может, потому что был совсем не маленьким взрослым, которым считала его мама, а просто десятилетним мальчишкой. Поэтому ему было просто интересно. Интереснее даже, чем солнечный затмение 11 августа того лета.

В конце концов, он перевернул две верхние головы так, чтобы хорошо рассмотреть. Через минуту мальчик кивнул, словно соглашаясь с самим собой. Так, он знает этих людей, точнее… эти лица. Вся семья, пять человек… Он прекрасно помнил, как они переехали в его дом пять или шесть недель назад. Ему эти люди нравились: муж с женой лет сорок, двое детей, девочки постарше его, и бабушка. Смерть исказила лицо почти до неузнаваемости.

Теперь, когда по этим останками возникли образы реальных людей, игра больше не казалась интересной — она ​​стала отвратительной… а также, откуда с грязных углов маленького помещения начал медленно выползать страх.

Мальчик отвернулся. Взглянул на прикрытые двери в трех шагах перед собой. Позади что-то шевельнулось и глухо ударилось о стенку бака. Артем вздрогнул, но заставил себя не оглядываться — просто одна из глав вновь рухнула на бок… правда? Ему же ничего не грозит? Если бы головы вдруг ожили и попытались напасть на него, как в страшном кино, покататься к ногам и вцепиться зубами в его ногу, то они все равно не смогли бы выбраться из бака. И вообще, разве такое может быть в реальной жизни?

Хотя… он не был до конца уверен, что не может. И поэтому все-таки бросил один осторожный взгляд себе за спину…

Никакого движения, никаких попыток со стороны председателей тихонько выбраться из бака, пока он отвернулся. И глаза по-прежнему закрыты, по крайней мере, в тех двух…

Страх немного отступил.

Видимо, ему стоит опасаться другого.

Мальчик осторожно приблизился к двери и прислушался.

Итак, отрыватели голов начал забираться в жилища. Говорили, что он может нападать на людей только на открытом пространстве — это было подкреплено даже заявлениями большинства аналитиков в местной прессе. Правда, кое-кто предупреждал, что как только напуганы жители Львова прекратят выходить с наступлением темноты на улице, убийца начнет проникать в квартиры.

Артем Резьба, как и все люди города, много слышал об этих дискуссии и понимал, что, наверное, стал первым, кто узнал: преступник уже освоил «новый стиль».

Черт!.. Ведь отрыватели мог пройти мимо, пока он возился с баками.

Он снова прислушался у двери. Похоже, за ними никого не было. Затем он закрылся на максимальное число поворотов ключа.

Он решил, что не выйдет из помещения пока не рассветет (мысль, что мама сойдет с ума от волнения, словно забыла появиться…)

Затем оттащил бак с главами от мусоропровода, а на его место поставил пустой. Еще два бачка подперли дверь в помещение — не столько для надежности, сколько для успокоения. Когда он тянул бак, возникло такое впечатление, что головы, готовясь к ночи, заключаются удобнее.

После этого мальчик почувствовал, насколько устал за этот день («но не забывай о утро… жаль, что ты пришел так поздно, сынок, я очень больна… скорее всего, тебе придется взять на себя и целый завтрашний день…»), и забился в холодный угол подальше от страшного бака с председателями пяти мертвецов.

Он надеялся, что не проснется от их суеты.

Когда уже минут через пять его неизбежно потянуло на сон, Артем вдруг подумал: стала бы мама настаивать, чтобы он пошел заканчивать ее работу, если бы знала, что отрыватели начал забираться в дома?

«Маленький неблагодарный ублюдок! Как ты смеешь думать такое о МАТЬ! Прекрати это немедленно!»

И, уже почти проваливаясь в холодный тревожный сон, он неожиданно честно себе признался…

СТАЛА Б.

Грязный худой бомж, который почти ничего не ел за последнюю неделю, стоял перед маленьким подвальным окошком. Но для него давно не было понятия о голоде. Не было вообще ничего, кроме нее.

Его глаза лихорадочно блестели, вглядываясь в темноту — там, впереди, только за два десятка шагов была его тайна. Он видел ее. Видел прямо сейчас. Сухая стремительная тень…

Только ради этой короткой момент он жил весь этот день, как и предыдущие… сколько? Впрочем, это не имело значения. Он мог наблюдать за ней теперь каждую ночь, ожидая перед маленьким квадратным окошком, как одержимый маг перед волшебным зеркалом. И этого ему было вполне достаточно, чтобы жить. Больше ничего…