Александр Варго - Донор [сборник]

— Слушай, ты водитель, я водитель, выручи, а?

Костя дернулся и посмотрел в сторону говорившего. Перед ним, сверкая золотыми зубами, стоял цыган, скорее всего, тот из «Фольксвагена». Костя хотел немного унять дрожь в руках и пойти разобраться с этим мудаком, но сейчас опешил. Мудак застал его врасплох. Он не мог сообразить, что ответить.

— Мы с Румынии едем…

Костя поймал себя на мысли, что не разглядел номеров машины. С другой стороны, зачем ему врать?

— Беда случилась — денег нет, соляры нет, кушать нет.

— Чем тебе помочь?

Костя даже вжал голову в плечи. Как в детстве. Недовольство отца он узнал бы и через десять лет.

Цыган заглянул в приоткрытое окно.

— Отец, я вот тебе печатку дам. С руки, свою. А ты мне пять тысяч. Детей накормить хотя бы.

Костя почувствовал, как старик встал и подошел к откатной двери.

Костя не знал, что делать. Страх еще не отступил, но беспокойство об отце задвинуло подальше инстинкт самосохранения. Мало ли что на уме у черноглазого? Толкнет, ударит, ширнет ножом… С него станется.

Костя открыл дверь и вышел на проезжую часть. Отец с цыганом уже подходили к «Фольксвагену». Смуглый что-то доказывал отцу, показывал печатку (Костя даже сейчас видел величину перстня), отец молча ушел вперед. Шел, надо признать, ровно и уверенно, будто не было в этом деле у него годовалого перерыва.

Все равно Костю что-то тревожило. Нужно было просто дать цыгану денег, откупиться. Даже железку эту в руки не брать. Нет, перстень очень походил на золотой, впрочем, как и зубы цыгана, но что-то ему подсказывало, что обман это. Не исключено, что у них действительно нет денег и они кушать хотят — в этой части рассказа правды больше, чем в той, где фигурировал «золотой перстень». Не верил он им.

Олеся замерла. Она не могла себе такого представить. Перед ней был дом с рисунков Ильи. Она даже не поленилась, сняла рюкзак и достала папку с рисунками. Быстро развязала тесемки и выудила из-под своих рисунок племянника. Так и есть, это был он. Будто малыш сидел у противоположного дома и рисовал этот. Может, он здесь был? Олеся мотнула головой. Нет. Она прекрасно знала, что нет. Просто у мальчика был дар. Дар видеть то, что никто не видит. Олеся знала, что это передалось мальчику от Наташи. Олеся часто вспоминала, как Наташка напугала их всех, когда им было лет по семь. Она подходила и говорила, что за ней ходит дядя Сережа, которого нашли пару недель назад за гаражами с проломленной головой. «У него до сих пор мозг на щеках прилипший», — шептала она. Они боялись даже днем, но все равно думали, что Наташка просто шутит, пугает их. Однажды ночью Олеся проснулась оттого, что у ее кровати кто-то стоит. Это была Наташа.

— Лесь, — прошептала она, — он сейчас лежит в моей постели.

Олеся приподнялась на локтях и выглянула из-за сестры на ее кровать. Там действительно кто-то лежал. Что ей стоило побороть свой страх, этого никто не знает. Олеся, словно семилетний герой, откинула одеяло, отодвинула в сторону старшую сестру, которая, надо признать, не была напугана вообще. Она и сообщила-то о «госте» без эмоций, будто ей просто негде спать.

Олеся медленно подошла к кровати, и на доли секунды мертвец показался и ей. Разбитое почерневшее лицо, белые без зрачков глаза, проломленная височная кость, во впадине, словно в миске, лежал мозг вперемешку с кровью — овсяная каша с вишневым сиропом. Мертвец исчез еще до того, как к Олесе подошла Наташа.

После этого каждый подобный рассказ старшей сестры Олеся принимала как аксиому. Если она говорила, что видит, значит, видит. Олесе не хотелось больше это проверять. Конечно, тот случай с дядей Сережей был из ряда вон. Он даже анализировался маленькой девочкой. Ей хотелось просто объяснить самой себе, что такого не бывает, что игра света и теней может сотворить картинки на зависть режиссерам хоррор-кино. Олеся была впечатлительной натурой, и та игра света не прошла для нее бесследно. Все-таки семь лет — психика неокрепшая. Детский психолог (они только вошли в моду) по средам и ночник с порхающими бабочками по потолку с наступлением темноты — на долгие годы. Точнее, психолога все-таки пришлось оставить, он помогал не больше, чем соседка тетя Вера. Кроме занудных вопросов и советов, основанных на ее жизненном опыте, Олеся не слышала ничего. Ночник надежней.

С Наташей и Костей Олеся не виделась с похорон Илюши и мамы Кости. Не смогла она тогда остаться с сестрой надолго. Игра света с тенью… Ей все время мерещилась Антонина Андреевна — мама Кости, которая держала за ручку Илью. Они стояли молча, не вмешиваясь в жизнь живых. В кухне, в коридоре, в большой комнате, а однажды Олеся увидела их стоящими в ванне. Они смотрели на нее и молчали. В тот же вечер Олеся собралась и уехала. Понимая, что обидит этим Наташу, уехала.

Она снова посмотрела на рисунок, а потом на дом. У мальчишки наследственность — тетя и мама видят мертвецов, а он… А он теперь не видел ничего, но какой-то дар у него, несомненно, был.

Сергей Молохов любил свою работу. Да это не было, как сейчас принято говорить, мейнстримом, но он любил. Это для окружающих выглядело странно, кто-то однажды назвал его Теклберри, наверняка намекая на его приверженность к службе. Хотя Сергей этого персонажа помнил помешанным на оружии, но уточнять не стал, просто начал говорить всем, что временно на этом месте. Просто освободилось местечко участкового, вот он и присел на него, а дальше… посмотрит он, что дальше. Хотя уже сейчас видел себя эдаким Аниськиным. И ничего в этом постыдного не было. Работа должна приносить удовольствие — неважно, опер ты в МУРе или участковый в поселке городского типа.

«Не за ордена служим», — фраза, ставшая расхожей, стала девизом Молохова. Как только поступил на службу, тут же принялся знакомиться с местностью. И только через пару недель он созрел для знакомства с людьми. Но потом, как оказалось, на его участке был проблемный кусочек. Не криминальный, просто странный. Множество нелепых смертей, в которых под силу разобраться только участникам «Битвы экстрасенсов». Сергей не был ни шаманом, ни колдуном, в бога верил где-то глубоко в душе, но деяния на этом участке были не похожи на дела рук человеческих.

Последняя семья умерла в один день. Высохшие, словно мумифицированные. Как будто их поразила одна болезнь. Молохов покопался в газетах, архивах и, сопоставив некоторые факты, пришел к выводу, что беды с этим участком начались задолго до постройки первого дома.

Молохов встречался с историками и даже «черными» копателями, чтобы докопаться до истины. Конечно, все это лишь косвенно относилось к его работе. «Но зато, — утешал Молохов себя, — на твоем участке будет порядок». Один историк обещал достать кое-какие документы по этой шахте. Но пока участковый хотел познакомиться с людьми и по возможности предостеречь.