Юлия Набокова - Трепет черных крыльев (сборник) [дополн. изд.]

— Да, — сказал Майзель. — Он как раз шел домой, на Парижскую, с шидуха [22] Шидух ( евр .) — сватовство, шадхан — сват. . Так что его зарезали на улице, около двенадцати ночи, две недели назад. И таким же образом, как первых двух, — перерезали горло.

— Откуда такая точность? — поинтересовался Ганс. — Насчет времени убийства?

— Алуфы [23] Члены совета общины, в отличие от парнасов имеющие право только совещательного голоса. Мунка Шломес и Леон Каро нашли его, когда он был еще совсем теплым, — ответил вместо Майзеля Высокий рабби. — Они возвращались с заседания совета общины. Говорят, еще успели заметить странное движение чуть в стороне от тела. Словно взмах огромных черных крыльев. Впрочем, о крыльях говорит Леон Карно. Мунка утверждает, что ничего такого не видел.

Господин Майзель нахмурился.

— Малка Эгерова тоже говорила о черных крыльях, которые, как ей кажется, она увидела в окне. Кроме того, и она, и Шломес с Каро упоминают какой-то металлический отблеск. Словно некий обладатель огромных крыльев держал в руке какую-то вещь… какой-то предмет… — Он невольно понизил голос.

— Нож, — закончил за него рабби Лёв. — Нож, которым он перерезал горло ювелиру Эгеру. И остальным, думаю, тоже.

В уютной гостиной раввинского дома повисла тяжелая тишина. Слова рабби Лёва вызвали у обоих гостей тягостное чувство. Ганс рассеянным жестом пригладил бороду. Майзель в очередной раз кончиком языка провел по губам.

— Совет парнасов поручил мне просить вас, рабби Лёв, о помощи, — сказал он.

Рабби Лёв нахмурился.

— Я уже сказал… — произнес он, но вдруг замолчал. — Погодите, — лицо его выразило величайшую степень удивления, — погодите… Не думаете же вы… Это из-за крыльев, да? То есть из-за разговоров о крыльях?

Майзель опустил взгляд и кивнул.

— Ходят слухи, что преступник вообще не человек, — сказал он, понизив голос. — Ходят слухи, рабби, что это порождение преисподней. Призрак. Многие его уже только так и называют — Призрак.

— Святые небеса! — Раввин всплеснул руками. — Что за глупости? Вы же разумный человек, Мордехай Майзель, как же вы можете повторять такое?

— Я все понимаю, — расстроенно сказал Майзель. — Но переубедить весь город я не в силах! Парнасы поручили мне просить вас вмешаться и изгнать этого Призрака из нашего города, рабби Лёв! Верните его в ад, из которого он вышел!

Услыхав о преисподней и призраках, Давид Ганс ощутил, как по спине пробежал неприятный холодок. Рот его наполнился слюной, он поспешно протянул руку к кубку с вином, сделал глоток. Вино показалось очень горьким.

Судя по изумленному лицу раввина, его тоже поразили слова парнаса.

— Рабби Лёв, — добавил Майзель после долгой паузы, — однажды вы уже отвели ангела смерти от нашего города. Мы все об этом помним. Вы указали тогда на двух женщин, которые своей неосторожностью и слепой любовью к умершим детям призвали Малах-а-мовеса на нашу общину. Вы спасли…

— Майзель! — раздраженно произнес раввин. — Майзель, это было то, что доктор Фракасторо [24] Джироламо Фракасторо (1478–1553) — выдающийся врач, профессор Падуанского университета. В основном его труде «О контагии, контагиозных болезнях и лечении» («De contagione et contagio-sis morbis et curatione libri tres», 1546) впервые появляется понятие «инфекция». из Падуи назвал in-fectio! Несчастные сохранили вещи умерших от болезни детей, вот болезнь и пошла свирепствовать! Я вам объяснял: вещи больных содержат семена болезни, и от прикосновения к ним могут заболеть и другие!

Парнас горько усмехнулся.

— Но разве эти ваши семена чем-то отличаются от дыхания ангела смерти? — воскликнул он. — Какая разница, как что называть? Вы — и этот падуанский доктор — называете это «семена болезни». А простой человек говорит об ангеле смерти. Какая разница, как назвать то, что нас убивает? Рабби, я прошу вас: вам открываются многие тайны. Попросите же Всевышнего, он вас любит, он откроет вам и эту тайну!

Последние слова Майзель почти выкрикнул, после чего опустил голову и замолчал. Он выглядел так, словно из него вдруг выпустили воздух.

Высказав всё, ради чего пришел, Майзель заторопился. Раввин не стал его задерживать. Было уже поздно, но парнаса сопровождали два охранника — дюжие парни с посохами в руках.

После его ухода раввин расстроенно сказал:

— Он прав. Мы играем в слова, а это нехорошо. Какая разница, как что называется? Когда в молодости я несколько лет проучился в Кракове, я посетил несколько лекций по естественной магии [25] Естественной или природной магией в то время называлось природоведение. . Их читал доктор Иоганн Фауст. Однажды он всю лекцию посвятил именно разнице в словах, которыми пользуются ученые люди и неучи для того, чтобы назвать одинаковые явления… — Он вздохнул. — Думаю, я должен исполнить просьбу совета парнасов.

— Но как? — спросил Ганс. — Как вы собираетесь это сделать?

Рабби Лёв пожал плечами.

— Так же, как всегда. Я буду молиться. Может быть, Господь откроет мне истину. — Он помолчал. — Но, кроме того, я хочу тебя попросить, дорогой Давид, еще раз поговорить со всеми свидетелями убийств. И обрати внимание на мелочи. Например, какого цвета и формы были язвы на губах убитых? Как выглядели раны? В какое время были совершены преступления? Опросите близких. Может быть, у жертв был какой-то общий враг? Словом, поговорите, посмотрите. Вечером я буду вас ждать.

Раввин дал в сопровождение Гансу своего слугу.

— И не спорь со мной, Давид, — сказал он бывшему ученику. — В одном Майзель, безусловно, прав: неладно в Еврейском городе. Уже стемнело, а в темноте стало опасно ходить. Береле тебя проводит. Вряд ли преступники рискнут с ним связываться… Берл! Дитя мое, проводи господина Ганса до самого дома.

Берл кивнул.

Утром, едва проснувшись, Давид Ганс узнал от кухарки, что минувшей ночью было совершено очередное преступление.

На этот раз жертвой стала женщина — вдова пекаря Баруха Фукса, Ривка. Обстоятельства убийства были те же: ночь, перерезанное горло, изъязвленные губы.

Пекарня Ривки Фуксовой находилась совсем недалеко от его дома, на полпути от дома раввина Иегуды-Лёва, рядом с рынком. Ганс частенько покупал здесь свежий хлеб, медовый леках, праздничный традиционный пирог-тейглах, а под Пурим — столь же традиционные «Амановы уши» — треугольные пирожки с маком. Когда-то он знал и самого Баруха Фукса; была ему знакома и единственная дочь Фуксов — Ханна, четырнадцатилетняя кокетливая хохотушка, помогавшая матери в пекарне.

Придя на угол улиц Широкой и Пинкасовой, где в одноэтажном маленьком доме жила Ривка Фуксова с дочерью, Давид встретил здесь небольшую толпу, человек десять-пятнадцать соседей. Все были охвачены страхом.