Стивен Кинг - Томминокеры

«Полиция Далласа» вступила в игру.

Заселенная полоса придорожной земли, вот чем был Хейвен до недавнего времени. Особого интереса он не вызывал, да и располагался на приличном удалении от главных туристических маршрутов Мэна. Теперь же туда повалил народ. Поначалу люди ничего не знали об аномалиях; их внимание целиком и полностью занимала дымовая пелена, зловещим облаком нависшая над горизонтом. Зеваки слетались из городов и весей, как мотыльки на свет. И лишь к семи вечера полицейским, при содействии местного подразделения национальной гвардии, удалось кое-как отрезать доступ к опасной зоне, перекрыв все без исключения подъездные пути. К утру пожар достиг небывалого размаха, став самым крупным пожаром за всю историю штата. Порывистый восточный ветер, предсказанный метеорологами, не заставил себя долго ждать, и теперь у людей не осталось ни малейшего шанса справиться с бедствием, взявшим столь лихой старт. Пусть и не сразу, но стало ясно, что даже в безветренный день они не смогли бы остановить его, пока лес не выгорел бы дотла. Невозможно потушить огонь, к которому нельзя подобраться, ведь все попытки проникнуть в зону поражения имели самый плачевный результат.

Воздушный наблюдатель потерпел крушение.

Полный автобус вооруженных бойцов из резервного подразделения штата, высланный из Бангора, слетел с дороги, впечатался в дерево и взорвался, а все потому, что за секунду до этого водителю разнесло мозг, точно помидор, фаршированный «вишневой бомбой». Ни один из семидесяти не выжил. Половина погибла на месте, половина почила в бесплодных попытках выползти из отравленной зоны.

Что поделаешь, им не повезло – ветер дул не в ту сторону… слабое утешение, но это единственное, что мог бы сказать им Торгюсон.

Пламя пожрало половину Ньюпорта прежде, чем спецы успели толком приступить к работе. К тому же редкая цепочка пожарных вряд ли справилась бы с линией огня, которая растянулась, ни много ни мало, на шесть миль.

К семи часам вечера зону ЧП наводнили сотни людей – кое-кто из них пытался бороться с пламенем, но в основной массе это были просто зеваки, этакая разновидность овощей-ротозеев. Большинство выбралось из опасной зоны своими силами. Бледные, с выпученными глазами, они тащились, исходя кровью из носов и ушей. Другие убегали, зажав в руках свои выпавшие зубы, словно драгоценный жемчуг. Но немало народу погибло. И это не считая тех, кого накрыло ядовитой волной в зоне проживания. Когда ветер сменил направление, жители восточного Ньюпорта получили свою дозу Хейвена.

Многие умерли, не выходя из дома. Другие попытались покинуть жилище или вылезли, чтобы поглазеть, да так и задохнулись гнилым воздухом. Теперь они лежали, свернувшись калачиком на обочинах дорог, обхватив руками животы. Как позднее рассказал репортерам «Вашингтон пост» один солдат (строго-настрого запретивший разглашать свои личные данные), они напоминали кровавые запятые в форме человеческих тел.

Впрочем, Лестеру Морану, продавцу учебных пособий, была уготована иная судьба. Он жил в пригороде Бостона и целыми днями разъезжал по северной части Новой Англии, распространяя книги в школьных округах.

Вот и теперь он возвращался из очередного рейда по округу Арустук, как вдруг увидел на горизонте дым. Случилось это в четверть пятого дня.

Лестер немедленно сменил маршрут. Он не спешил домой, так как был холостяком и на ближайшие две недели не имел никаких планов. Он свернул бы в любом случае. Даже если завтра ему пришлось бы выступать на конференции в роли главного действующего лица и еще предстояло бы написать речь. Дело в том, что Лестер Моран родился пироманом и противостоять природной склонности не мог. Пять дней он крутил баранку. Задница одеревенела, почки ломило от постоянной тряски по дорогам мелких безымянных поселений, которые обозначались лишь точкой на карте. Ни минуты не колеблясь, коммивояжер развернул машину и погнал в сторону пожара. Усталость как рукой сняло, глаза горели, его лихорадило. Начальники пожарных команд легко распознавали этот сверхъестественный огонек и страшились его: то был нездоровый блеск глаз истинного пиромана.

От таких людей бежали как от огня, но в случае крайней нужды прибегали к их помощи. Минут пять назад Лестер Моран, который в двадцать один год подавал заявление в пожарное депо Бостона и которого не приняли из-за железной пластины в черепе, чувствовал себя загнанной лошадью. Теперь же он был на взводе, словно принял дозу амфетамина. Он с радостью взвалил бы на плечи здоровенный разбрызгиватель массой в половину собственного веса, чтобы ночь напролет вдыхать сладкий запах дыма (как иные вдыхают аромат духов на шее любимой женщины) и бороться с огнем, пока щеки не обгорят до пузырей и не истлеют брови.

В Ньюпорте он съехал с магистрали и взял прямой курс на Хейвен.

Железная пластинка в голове – это отдельная история. Мальчик заработал ее в двенадцать лет, еще школьником, когда нес службу в дорожном патруле. Его сбила машина, он пролетел тридцать футов, пока не вмазался в крепкую кирпичную стену мебельного магазина. Ему отпустили грехи, хирург, оперировавший его, сказал рыдающим родителям, что сын их, по всей вероятности, умрет в ближайшие шесть часов либо зачахнет, не приходя в сознание после нескольких дней или недель комы. Однако еще до захода солнца сорванец открыл глаза и попросил мороженого.

– Это какое-то чудо, чудо! – восклицала мать, давясь рыданиями. – Это чудо господне!

– Не иначе, – изрек хирург, который оперировал мальчика и видел его мозг сквозь зияющую в черепе дыру.

И теперь, приближаясь к восхитительному дыму, Моран чувствовал, что у него подвело живот, но, приписав это возбуждению, вскоре позабыл о минутном недомогании; железка в его черепе вдвое превосходила по размеру железку в голове Гарденера. Пелена сгущалась, а в округе не было ни полиции, ни пожарных, ни машин лесничества. Это казалось немного странным и чудесно волнующим. Заложив плавную дугу, он съехал на обочину и узрел в придорожной канаве перевернутый «плимут» бронзового цвета. На приборном щитке автомобиля еще мигал красный огонек, а на боку красовалась надпись: «Пожарное депо Дерри».

Лестер припарковался, вылез из фургончика и поспешил к разбитому автомобилю. Со стороны водителя все было перепачкано кровью: руль, сиденье и коврик на полу; ею же обильно забрызгано лобовое стекло.

В общем и целом, кровищи в салоне хватало. Лестер какое-то время смотрел на нее в немом ужасе, а потом обратил взгляд на Хейвен. Тусклый красный огонь плясал в основании дымной шапки, слышался сухой треск горящей древесины. Складывалось ощущение, будто стоишь возле самой большой в мире мартеновской печи или словно мартеновская печь, самая крупная в мире, вдруг отрастила ноги и неспешно бредет на тебя семимильными шагами.