Владимир Демичев - Хранитель детских и собачьих душ

Блэквилл, глядя на эту ручонку, вспомнил о своем сыне, потом о жене-покойнице… Жанетта назвала его Патриком в честь своего героического прадеда, павшего в одной из войн. А он-то хотел назвать сынишку Джоном! Жена даже многим черномазым давала другие имена, взять хоть ту кухарку, как ее… да, Вивиана. Вначале-то она была вовсе даже не Вивиана.

Эдгар с удивлением посматривал на людей вокруг, недоумевая, зачем те явились сюда. Он постепенно осознавал, что долгие годы прожил в своем поместье почти безвыездно, – добрая Жанетта заменяла ему весь мир, и что ему весь этот балаган! Кривые зеркала, клоуны, маски… Ему стало горько, направился было в ближайший кабак, но вездесущий Сторнер перехватил его и повел домой – пора собираться на вечер к мэру.

Бекки стояла на вершине холма, насквозь мокрая от пота. Платье облепило ее стройное тело, а знойный ветер трепал волосы. Руки девочки упирались в бока, на лице застыло выражение непреклонной решимости. Песок у ее ног волновался, вздувался и опадал, точно ворочающееся животное. Еще одно, очередное, содрогание – и из песка неким странным растением потянулась серая кисть человеческой руки с фиолетовыми длинными ногтями. Пальцы согнулись и подгребали песок – рука искала твердой опоры, чего-то, за что можно уцепиться. Песок вздрогнул – и сквозь белую крупу проросла вторая рука, такая же безобразная, как ее сестрица. Эта рука попыталась пощупать воздух, но не преуспела; затем руки пришли к соглашению и разом легли на песок, словно пожухшие пальмовые листья. Вслед за тем из песка выступило нечто багровое, пестрящее черными и серыми пятнами, похожее на человеческую голову, перемазанную в пепле, а более всего – на одну из деревянных масок, которые часто видела Бекки в доме у старика Сола. Страшилище выбиралось из песка долго и упорно; казалось бы, Бекки должна испытывать страх, панический ужас… Нет! Даже близко не так. Все что угодно: усталость, раздражение на свою глупую родственницу, саднящую боль в исцарапанных руках, удовлетворение от содеянного и легкое любопытство. Только не страх.

– Должно быть, у меня вовсе нет сердца, – подумала она, – иначе сердце просто выпрыгнуло бы из моей груди и зарылось в землю, как крыса.

Такое равнодушие обрадовало девочку, так что она даже хлопнула в ладоши в ответ на свои мысли. Зомби, выбравшийся из могилы и сидевший на корточках, согнувшись по-обезьяньи, зыркнул на нее огромными глазищами, лишенными век. Нос его и верхняя губа от долгого пребывания под землей совсем разрушились, и желтоватые крупные зубы торчали напоказ. Из-за отсутствия носа он был до смешного похож на японскую собачку покойной миссис Блэквилл, тоже глазастую и плосконосую; собачка, впрочем, тоже давно сдохла.

– Чего расселся? – прикрикнула на мертвеца Бекки. – Шевелись-поторапливайся! Для тебя готова работенка!

Она прошла мимо безмолвного создания и стала живо спускаться с другой стороны холма. Зомби последовал за ней. Движения его были порывисты, неуклюжи, ноги скрипели при ходьбе, как несмазанные дверные петли. Он не почувствовал, что песок круто уходит вниз, и кувыркнулся вперед головой. Бекки вздрогнула, когда мимо нее пронеслось темное неуклюжее тело, разбрасывая во все стороны песок и взбрыкивая конечностями, чтобы замедлить падение. Зрелище предстало таким комичным, что Бекки не удержалась и прыснула. Черный костюм и белая рубаха под ним, а также крапчатый шейный платок (мистер Лаки при жизни, видать, слыл заправским щеголем) были изъедены сыростью и кое-где поползли прорехами, зато кожаные сапоги выглядят почти как новые, лишь ссохлись немного и стали плоскими в носах. Бекки представила, что за боль чувствуют ноги в такой ссохшейся обуви, – но вспомнила, что он же мертв и не чувствует никакой боли, хотя бы ему и вовсе ноги оторвали! Она поморщилась – дурацкие, детские мысли.

Мистер Мешок Костей уже поднялся на ноги и ждал ее внизу. На всякий случай, чтобы ее не заметили, она повела своего раба через болотистую канаву, сквозь камыши, рассчитывая подойти к господскому дому как можно ближе, чтобы проскользнуть незамеченной. Конечно, все ушли на праздник, но могли остаться двое-трое бездельников, по поручению стариков, на всякий случай, – вдруг заедут незваные гости.

То, что хозяева не вернутся как минимум до завтрашнего полудня, было только на руку Бекки. Оживленный ею мертвец был послушен, как собака, он брел сзади, похрюкивая, словно боров, а может быть, не он хрюкал, а чвакала вода в его сапогах или же звуки рождались в прорехах его гнилого туловища. Камыш шуршал и ломался под руками Бекки, бредущей почти по горло в зеленоватой воде, впереди взлетали мелкие пичуги, жабы громко выражали свое возмущение, а один раз водяная змея, здоровенная, футов десяти длиной, скользнула у самого носа девчонки. Продвигаться вперед было нелегко не столько из-за камышей, сколько из-за вязкой, отвратительно густой тины, предательски охватывающей ступни ног. Бекки совсем выбилась из сил и шла, закусив губу, из одной только злости: увидят! они все увидят! Дом Блэквиллов не отличался большой высотой, и Бекки скорее угадала его присутствие, чем увидела – густые камыши закрывали весь обзор.

Двинувшись в сторону дома, Бекки сперва не поняла, куда именно она вышла, но вскоре догадалась и возликовала: вот удача! Это была старая деревянная галерея, пристройка, затеянная из прихоти покойной госпожи, давно уже пустующая и заброшенная. Сам дом Блэквиллов представлял собой часть дуги, словно часть подковы, а старые здания, соединенные поверху галереей, – другую часть подковы. В юности молодая хозяйка любила гулять по галерее, где на стенах развешены были различные вышитые бисером ткани, куклы и пучки растений. Бабушка Вивиана рассказывала внучке, что в одном из зданий мисс Шалунья (как называл ее счастливый новобрачный, а затем – конечно, между собой – и все прочие обитатели поместья) устроила мастерскую, где занималась скульптурой и лепила из глины диковинные фигуры, в другом велела натянуть на разной высоте широкие, похожие на рыболовные, сети и прыгала, словно цирковая артистка, заливаясь смехом. В самом большом здании, крытом стеклянной (вот умора!) крышей из множества кусочков, точно в гигантском парнике, затевались чудные заграничные игры, и Вивиана подсматривала, как миссис бьет длинной палкой с молоточком на конце по крохотному мячику, и мяч катится, минуя всякие воротца и холмики с флажками.

Был еще один дом в старом крыле – дом призраков. Дом был превращен в лабиринт многочисленными деревянными перегородками, и холщовые разноцветные шпалеры, завешивающие эти перегородки, создавали жуткие звуки при малейшем дуновении ветра. Словом, будто для маленькой девочки созданы были всяческие развлечения. Но вскоре после рождения дочери молодая госпожа стала к ним охладевать, а потом и вовсе забросила: проемы, соединяющие дом со зданиями-игрушками, были заколочены досками, а ветер, дождь и древесные жуки оказались единственными их посетителями.