Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

— Она жива! — сказал он. — Несите её к нашим, я вас прикрою!

Мишин с готовностью подошёл к ногам Светы. Левинц внимательно посмотрел в глаза Симаку, затем резко поднялся, схватив её за руки. В этот момент откуда-то из тьмы выскочил мерзкий комок слизи, которым оказалась раздутая до размеров небольшой собачки, крыса. Тварь издала громкий, режущий барабанные перепонки, писк, уперев красные виноградины глаза в фонарь Симака. Было видно, как раздвоенный хвост, похожий на сильно увеличенный в размерах язык змеи, судорожно ищет точку опоры, ощупывая холодный бетон. Тварь неожиданно дёрнулась всем телом, громко взвизгнула, и прыгнула на потерявшего дар речи парня. Раздалась автоматная очередь. Тварь отшвырнуло в противоположную потоку пуль сторону. Симак тут же поспешил к друзьям, успевшим отойти метров на десять от него. Больше никто на них не нападал, и они спокойно поднялись по узкой лестнице.

— Все живы? — увидев их, спросил Терех. — В кого стреляли?

— Свету ранило, она — без сознания! — ответил Симак.

При этих словах Алёна отстранилась от Дмитрия, и поспешила к уложенной на пол подруге.

— Надо убираться отсюда! — сказал Наёмник. — Иначе эти твари нас тут всех перебьют!

— Куда? — спросил Курсант, который весь как-то распрямился, и казалось, что он стал чуточку выше.

Видно было, что этот небольшой поход, укрепил его уверенность в себе.

— Да хоть бы и в тот бокс, который Левинц первым открыл! — предложил Терех. — Нам нужна передышка!

Они так и поступили. Судя по подсвеченным фосфором стрелкам часов, была уже ночь. Симак сидел, облокотившись спиной о стол. Боль в груди глухими пульсирующими ударами напоминала о том мертвеце, выстрелившим в него из своего пистолета. Алёна, осмотрев расплывшийся на груди синяк, сказала, что, скорее всего, есть трещины костной ткани на двух рёбрах. Рюкзак Симака освободили от тяжестей, максимально его облегчив. Болела голова — затылочная её часть, которой тот ударился при падении, сбитый с ног выстрелом. Алёна оказала медицинскую помощь Свете, и теперь она сама, уставшая за день, тихо спала в углу, на кипах сложенных друг на друга документов. Света же пришла в сознание, поела, — о том, что с ней произошло, она ничего не помнила. Терех, Афганец, Курсант, Беркут и Винт, спали штабелём, прижавшись друг к другу. Винт был жив, — Алёна наложила множество швов на его многочисленные рваные раны, оставленные челюстями мутировавшей в этом бункере крысы. Она долго обрабатывала их, затем перевязала бинтами, что-то вколола в мышцу знакомым шприцом, и теперь Дмитрий был похож на мумию фараона, постанывающую и иногда просящую пить. Он был в состоянии передвигаться, мог идти, но ему требовалась помощь и постоянные перевязки. Алёна сделала ему несколько уколов, и теперь его жизнь была вне опасности. Левинц пил спирт. Лицо его было непривычно серьёзным, взгляд — сосредоточен где-то далеко, дальше стены, в которую он упёрся. Он делал большой глоток, даже не морщась, затем будто бы замирал минут на пятнадцать, потом снова оживал, вновь глотал спирт, и снова замирал. В помещении бокса висел спёртый запах бинтов, медикаментов, крови и едкий, ставший тошнотворным в последнее время, запах спирта. Наёмник тоже не спал, он крутил в руках изогнутый ключ Симака, спасший тому жизнь, остановив пулю. Пуля до сих пор была словно приклеена к гнутому стержню ключа. Лицо Наёмника было каменным, в свете трепыхающегося огня керосиновой лампы. Понять, о чём думает этот человек, по его выражению лица было невозможно — это было равносильно тому, что пытаться определить ход мыслей мраморного памятника. За этими мыслями Симак и заснул: глаза его налились приятной тяжестью, всё вокруг поплыло, проблемы, вопросы и заботы оставили его. Какие-то картинки, угодливо подталкиваемые его сознанием, замелькали каскадом, сменяя друг друга, и вот он был уже далеко от своих забот, у него больше не болела грудь. Ему было хорошо, как может быть, наркоману в момент принятия одурманивающего сознание зелья. Он был в просвечиваемом солнцем сквозь толстые ели лесу. Ни что не тяготило его, он шёл в каком-то безразличии вперёд, не имея конкретной цели, впитывая тёплый солнечный свет всем телом. Тонкие веточки изредка похрустывали под его ногами. Идти было необычайно легко, будто бы тело его стало совсем невесомым. Казалось, что он вот-вот взлетит, воспарит над прекрасным и чистым лесом. Где-то впереди он услышал шаги, которые не вызывали у него тревоги. Он знал, что в этом лесу ему ничего не угрожает. Он был словно хозяином этого места, или гостем? Шаги приближались, и вот из-за деревьев показался силуэт человека. На человека падало солнце, отсвечивало от него, человек был облачен в белые одежды. Этот свет создавал подобие нимба вокруг его силуэта. Но вот они сблизились, достаточно для того, чтоб Симак смог различить его лицо. Это был тот самый старик, с чистым, без морщин, лицом. Его глаза излучали доброе и тёплое внутреннее свечение, скрывая в своей глубине огромную силу — он видел его, когда спал в штабе Гранитного. Старец остановился перед ним, и поднял руку, обращённую ладонью к Симаку. Симак остановился, они некоторое время молча стояли друг напротив дуга.

— Здравствуй, Андрей! — молвил старец.

Мягкий голос его был наполнен тем же теплом и светом, который излучали его глаза.

— Здравствуй! — ответил Симак. — Вы меня знаете?

— Ты; — поправил его старец. — Да, знаю. Тебе хорошо здесь? — спросил он.

— Да; — ответил Симак.

— Это значит, что в твоей душе много света, и это хорошо. Но в месте, где сейчас твоё тело — тьма. И вам не выжить в этом месте без света!

Старец протянул руку, и приложил ладонь к груди Симака, — к месту, в которое попала пуля, остановленная ключом. Он почувствовал жгучее тепло в своей груди.

— Но там совсем темно! — возразил Симак.

— Свет в ваших душах, берегите его! Бойтесь зла, которое окружает вас. Это зло имеет множество имён: зависть, ложь, алчность… Раскаявшийся грешник встанет на путь истинный, тьма разверзнется, зло будет побеждено, и будет торжество света!..

В это момент старец растворился в воздухе, будто бы и не было его.

Симак проснулся, — он проснулся от окружавшей его суеты и от холода. Пахло едой, кто-то спорил, кто-то смеялся. Ощупав грудь, он не почувствовал боли, наоборот, он почувствовал силу в своём израненном и усталом теле. На циферблате его часов толстая стрелка упёрлась в цифру шесть. Они позавтракали, и собрались за столом, решая, куда им идти дальше.

— Надо попасть на эту грёбаную электростанцию, и пустить ток по проводам! — убеждённо, выстраивая слова чёткой цепью, говорил Аскет.