Максим Пэйн - Соль

Анна медленно открыла глаза.

-Это не сон, – она тихо проговорила, оборачиваясь.

Я осторожно вытащил стеклянные осколки из ее запутавшихся волос.

Куда мы едем? – она посмотрела на меня вопросительно.

-Я не знаю.

-Мы едем к родителям Кати, – грубо вставил Александр, нарушая гнетущую тишину и въезжая в тенистую рощу.

Вдали прогудел поезд. Пыхтя и выпуская серые клубы дыма в утренний стылый воздух, по чернеющим рельсам, пересекающим рощу, он уносился прочь к горизонту. Тленом тронутые листья, разлитый по округе запах прелой травы и созревших антоновских яблок в садах – во всем ощущалось холодное дыхание приближающейся осени.

Через полчаса мы прибыли в небольшой поселок, в котором проживали родители Кати. После всех приветствий и причитаний по поводу сгоревшего имущества, нас накормили завтраком, и я ушел в предоставленную нам с Анной комнату. Жгучее чувство тревоги вконец измотало мои нервы.

Все уже было решено: сегодня ночью я должен буду провести ритуал и наконец освобожусь от преследования зловещей сущностью. Александр сам взялся за сбор нужного мне инвентаря. Самым сложным предметом поиска оказалось зеркало в серебряной раме, но он уверил меня, что отыщет его во что бы то ни стало. Около восьми вечера он обещался отвезти меня в деревню, а до этого мне велено было освежить в памяти сказанное Дмитрием Алексеевичем, чем я и решил незамедлительно заняться. Прочитав слова заклинания, я воспроизвел в памяти все шаги ритуала и, незаметно для себя, провалился в сон.

Мне приснилось, что я лежу на земле и гляжу на небо, голубое и ясное, а вокруг дремучий лес. Вскочив на ноги, я осмотрелся по сторонам и заметил узкую дорожку, ведущую в деревню Анны. Жуткое ощущение чьего-то невидимого присутствия закралось мне в душу и я, не оглядываясь, помчался по дороге. Издали чернели обугленные стены домов с мрачными пустотами вместо окон. Ни один дом не уцелел, вся скотина полегла, и деревня обратилась в черное горелое месиво. Бродя по мертвенно-тихой улице, я вдруг заметил что-то белое, мелькнувшее у водонапорной башни. Я медленно пошел в ту сторону через картофельную посадку и, не доходя нескольких шагов, увидел худого обросшего человека, облаченного в грязные старомодные лохмотья и высматривающего кого-то, скрываясь за водонапорной башней. Что-то необъяснимо зверское было в его взгляде. Как только он меня заметил, он резко приставил указательный палец к губам и шикнул на меня, чтобы я застыл на месте. Я стоял неподвижно в ожидании, пока странный человек тихо шептал себе под нос. До меня долетали частицы его монолога: “Придет…Найдет…” Вскоре я уже явно слышал: “Оно придет! Оно найдет!”, повторяемое безостановочно. Я подошел ближе и тронул незнакомца за плечо. Он будто заколдованный, повторял одни и те же слова, не оборачиваясь и не замечая меня, стоящего сзади. Наконец он повернулся и уставился на меня дикими застывшими глазами, глядящими куда-то сквозь меня.

-Вы от кого-то прячетесь? – я спросил его, махая рукой перед его глазами.

Незнакомец неотрывно глядел на меня, и мне стало как то не по себе. Я снова повторил свой вопрос, когда он медленно наклонил голову вбок и расплылся в устрашающей улыбке. В этот миг незнакомец резко подпрыгнул и прокусил мне руку. Я резко закричал и проснулся от собственного крика и боли, пронизывающей до мозга костей. Чужая комната еще больше усилила мое паническое состояние. Взглянув на руку, я увидел синяк на запястье с вмятинами, пугающе похожими на следы от зубов. Вскочив с кровати, я пулей выбежал из дома и в дверях столкнулся с Александром.

Он всучил мне увесистый мешок и уселся на кресло у входа.

-Осторожно! Зеркало не разбей! Раздобыл у старого знакомого! Помню, висело в комнате его деда. И представить боюсь, сколько лет прошло с тех пор как его изготовили. Я бы на его месте вовек не расстался с такой семейной реликвией, но ему только помаши бутылкой.

-Премного благодарен! – я искренне улыбнулся, вытаскивая и раскладывая на пол содержимое мешка, попутно вспоминая порядок своих дальнейших действий.

Солнце устало клонилось к закату и огненный диск его завис над багровым горизонтом, обрамленный дымчатыми облаками. Детские крики и скрип качелей доносились со двора, отдаваясь негромким эхом, и легкое дуновение ветерка сквозь распахнутое окно наполняло комнату ароматом соломенного дыма, выжигаемых после уборки полей.

Внизу мешка блеснула круглая рама изрядно потемневшего серебра. Я аккуратно достал зеркало, окрашенное черной краской, и положил его на пол. Витиеватый орнамент кованой рамы выдавал работу искусных мастеров. Еще раз прокрутив в голове весь алгоритм действий, я засунул все вещи в свой рюкзак к уже лежащему там серпу, завернутому в бумагу и, прихватив ушат для воды, вышел вместе с Александром из дома во двор, где Анна, Дарья и Катя сидели вместе на лавке, разговаривая с родителями Кати и наблюдая за детьми, резвящимися с маленькими щенками, перекатывающимися по траве лужайки, игриво вцепившись зубами в шерсть друг другу на загривке.

-Гость дорогой, по каким таким делам покидаешь нас? – спросил меня отец Кати, мужчина лет шестидесяти, одетый в вязаный свитер, пригубив из чашки настойки каких-то трав.

-По делам, дядя, по очень срочным делам, – я ответил, осторожно размещая свою сумку с зеркалом на заднем сиденье старенькой “Нивы” Катиных родителей.

-Надолго ли?

-Да, к завтрашнему утру надеюсь вернуться.

-Ну, бывай! Удачи! – он улыбнулся, залпом допив настойки.

-Мне она понадобится! – я кивнул и обнял Анну. Она долго не отпускала меня из своих объятий, порываясь поехать вместе со мной, но как бы не нуждался я в ее поддержке, я не смел подвергать ее такой опасности.

В восемь вечера мы выехали из села по пыльной проселочной дороге, залитой матовым вечерним светом утомленного солнца. Ехали молча, и моя тревога росла с каждой минутой. Знакомый очаровательный пейзаж уходящего лета уже не действовал целительно на душу, мечущуюся в агонии, а лишь усугублял мрачное настроение, в котором я пребывал. У подъезда к деревне Александр остановил машину у местного озера, скрытого за густыми зарослями камыша, лишь небольшой участок его темной глади просвечивал сквозь просвет узкой протоптанной тропинки. Я взял ушат и вышел наружу, глубоко вдохнув вечерний воздух, пахнувший травяной сыростью и тиной. Углубившись в заросли, я остановился, прислушиваясь к шелестящему тихому шепоту камыша на ветру. Впереди простиралась спокойная водная гладь, лишь кое-где мелкая рябь гуляла на поверхности озера от слабого веяния ветра. Я бегом спустился по покатому скользкому берегу, густо заросшему пушистым зеленым мхом. На безмятежной стеклянной поверхности озера отражались обступившие его плакучие ивы и бездонное вечернее небо, тускло освещенное последними лучами уходящего солнца. Чавкая ботинками по вязкому илу, я раздвинул гибкие ветви ивы с длинными шелковистыми листьями, погруженными в изумрудную глубь озера, и зачерпнул полный ушат воды. Легкая белесая дымка клубилась над озером, и заросли камыша вокруг гасили любые звуки, создавая густую, почти осязаемую тишину, лишь чавканье ботинок гулким эхом отдавалось в моих ушах.