Максим Пэйн - Соль

В безумии дикого ужаса, охватившего меня, я схватил ушат с водой и, окатив им зеркало, сломя голову бросился вон из постройки, подгоняемый лютым страхом неизбежной смерти. Яростный жуткий рев, вырвавшись наружу, смешался с чудовищно громкими раскатами грома в ужасающий гомон, разрывающий перепонки, который еще долго звенел в моих ушах жутким громыхающим перезвоном. На улице стеной лил холодный дождь, и шквалистый ветер рвал листья с деревьев, кружа их в диком вихре, то вздымая, то опрокидывая оземь. Я рванул было к выходу из кладбища, но, к своему ужасу, издали заприметил огромное поваленное дерево, грохот падения которого, видимо, и был слышен давеча в постройке. Теперь же поверженный гигант загораживал выход необъятной кроной, отрезая все подступы к спасению. Баррикады оград слева и справа от меня. Лихорадочно оглядевшись, я подумал о заднем ветхом заборе, через который я мог бы перепрыгнуть и обежать кладбище. Крупные капли дождя барабанили по голове и струились вниз, омывая перекошенное отчаянным страхом лицо. Сорвавшись с места, я за минуту добежал до середины кладбища, углубившись в непролазную чащобу. Ноги вязли в жиже размытой земли, но лютый ужас придавал мне сил и не давал останавливаться. Густой мрак, черный как смоль, заволок чащу леса, пресекая любые попытки ориентировки на местности, но я бежал по памяти прямо, не оглядываясь и перескакивая через препятствия, пока, буквально, не напоролся на металлическое ограждение, загораживающее дорогу. Кромешная темень, словно липкая черная субстанция, заполнила собою пространство, размыв очертания и вселяя первобытный страх перед скрытым от взора. Я немного отбежал назад и с разбега перескочил через забор. Увы! К несчастью, я не рассчитал того, что ливнем размыло уступ оврага, и за забором образовался крутой обрыв. Я перескочил в пустоту и кубарем покатился вниз.

Когда я впервые оказался у ветхого забора в конце кладбища, то, любуясь пейзажем оврага, не разглядел ямы, скрытой за раскидистым кустом боярышника. Теперь же я узнал о ее существовании, лежа бездвижно на ее дне. Края ямы, густо заросшие травой, круто обрывались вниз на глубину около двух с половиной метров. Горячая кровь сочилась вниз по моей щеке из рассеченной брови, стекая на запястье левой руки, которой я никак не мог пошевелить. В попытке встать я немедленно рухнул на месте от невыносимой сверлящей боли. Правая нога была, предположительно, сломана, и мне ничего не оставалось, как затаиться на месте. Прислушиваясь к любому шороху, я с замиранием сердца судорожно вжался спиной в холодную земляную стену ямы, облепленную торчащими корявыми корнями деревьев, с каждой секундой ожидая смерти. Во всяком шорохе таилась опасность, в дуновении ветра мерещилась погибель. Я безропотно ожидал своей незавидной участи.

Дождь тем временем завершился, и ветер унес прочь седые облака, расчистив ночное небо, мерцающее сквозь тонкие ветви деревьев жемчужной россыпью звезд. Было тихо. В холодном очищенном воздухе витал еле уловимый острый аромат прелой прошлогодней листвы, выстилающей дно ямы, и грибной сырости. Капли дождя застыли на намокших листьях и кроваво-красных мясистых ягодах боярышника, теперь свисая алмазными сережками, переливающимися в блекло-голубом водянистом свете равнодушной луны.

Сидя неподвижно, я глубже зарылся в углубление ямы, судорожно вдыхая тлетворный запах гнили и сырости. Укрывшись прошлогодней растительностью, я краем глаза наблюдал за заросшими уступами и черной бездной неба, изо всех сил пытаясь бодрствовать. Сердце лихорадочно билось в груди, все тело онемело, и я уже не чувствовал боли. Отяжелевшие веки мутной пеленой нависли над глазами, и я не заметил, как провалился в сон.

Очнулся я уже на рассвете. Окончательно разлепив сонные веки, я увидел дятла в пестром наряде, мерно выстукивающего ствол сосны, внимательно прислушиваясь к эху своих ударов в поисках личинок. Легкий ветер гнал пухлые снежно-белые облака по вымытому ливнем сияющему лазоревому небу, и ласковое солнце щедро осыпало лес горячими лучами.

С опаской озираясь по сторонам, я осторожно выполз из своего земляного укрытия и попытался встать, но нестерпимая резкая боль во всем теле напомнила о вчерашнем кошмаре, и я, изнемогая от боли, тут же упал, осознав, что выберусь только с чужой помощью. Удивляясь тому, что остался жив, я заново осмотрел видимые мне окрестности. Лес, залитый мягким светом восходящего солнца, будто ласково улыбался, озаряя душу безмерной радостью, а душистое разнотравье, сплошь усеявшее ярко освещенный склон оврага, пробуждаясь, ликующе шелестело на ветру. Большие синицы, перепрыгивая с ветки на ветку, суетились и громко перекликались в ветвях деревьев, создавая суматоху, словно торговки в базарный день.

Хватаясь за торчащие, словно щупальца огромного спрута, корни деревьев, я снова попробовал встать, но попытка вновь обернулась неудачей. Что делать теперь? Как мне выбраться? Мозг разрывали тревожные мысли. Что, если лишь в этой яме я нахожусь в безопасности, а вне ее меня ждет погибель?

Отчаянно перебирая в голове возможные пути решения, я вспомнил о телефоне и правой рукой, быстро обшарив карманы брюк, с облегчением выудил его из заднего кармана, но моя радость была недолгой – связи не было, и батарейка садилась. Оставалось уповать на случай, надеясь, что кто-нибудь да и предпримет поиски и забредет в это место.

Голова кружилась от жажды и голода, и я было уже впал в отчаяние, как яркое воспоминание озарило мое изможденное сознание. Соль! Круг из соли! Подо мной был круг из соли! Я ее рассыпал перед тем, как прочитать заклинание. Та тварь, учуяв необратимость своего конца, ввела меня в заблуждение, сковав разум и рассудок. Теперь я отчетливо вспомнил, что выполнил этот шаг. Я завершил обряд. Я сделал все правильно. Я был свободен. Я хотел вскочить и бежать. Вскочить и кричать от буйной хмельной радости, переполнявшей мою душу. Вот почему ночь прошла спокойно и душа ликовала, свободная от преследования. Моя душа была освобождена. Я ощущал безмерную радость, целительным светом разлившуюся по жилам, ощущал безграничное счастье, лежа в яме гниющей листвы.

Для завершения ритуала оставалось лишь уничтожить зеркало, но мерзкая сущность таки добилась своей цели, поймав меня в очередную ловушку. Беспомощно глядя по сторонам я надеялся на чудо. “Анна, должно быть, меня уже ищет! – я успокаивал себя, стараясь не терять надежды. – Она видела этот овраг на фотографиях.” Наверняка и здесь проведет поиски.” Так размышляя, я погрузился в полудрему, склонив голову на колени.

День уже клонился к закату. Яркие цветы физалиса, тихо качающиеся на ветру, напомнили мне о дне нашей с Анной свадьбы, когда мы запускали китайские фонарики в небо. Они долго парили в черном пространстве, пока ночь окончательно их не поглотила, а мы были так счастливы и радовались, как дети. Погруженный в свои воспоминания, неожиданно я услышал тихий шорох. Насторожившись, я прислушался. Шум становился все громче и громче и внезапно стих. Я замер на месте, затаив дыхание. Кровь отбойным молотком запульсировала в висках. Я медленно поднял голову, и сердце сжалось – на краю ямы выросла черная фигура. В темноте сумерек я вгляделся в пришельца и едва не вскрикнул от радости – то был Бернар, овчарка Дмитрия Алексеевича. Возможно, и он сам был где-то рядом, а может быть и с Анной вместе. На всякий случай я дал знать о себе, несколько раз громко прокричав его имя. Оглушительное эхо гулко отдалось в самых дальних уголках леса протяжным воем и растворилось в его чаще. Не сводя глаз с Бернара, я увидел, как он выронил из пасти в яму что-то напоминающее мешок. “Только не убегай – я крикнул, не спуская глаз с собаки. -Тут наверно есть веревка.”